Пышет, как бронетранспортер, — подумалось ему.
Но тут как раз впереди взорвалась волна, за бортом разлился ослепительный гребень, задребезжал обвес верхнего мостика, засветилось небо перед мачтами, и Михаила Семеновича накрыло тучей мелких, колючих, как осколки, брызг. Вода, журча, побежала к шпигатам, а боцман рывком развернул кремальеру водонепроницаемой двери, по внутренним коридорам добрался до рулевой рубки. Воду с себя стряхивать он не стал, а только по привычке оббил рукавицами обе штанины.
Видимость в рулевой рубке была как в аквариуме. Сползала по стеклам пелена воды, и посреди рубки плавало лишь лицо рулевого, подсвеченное картушкой компаса. Да еще проносились мутные тени разбивающихся гребней. Тогда хлестало соленой дробью, ухало, чавкало в шпигатах и вполголоса ругался впередсмотрящий на левом крыле. Мокро и ветрено ему там было, по капитан запрещал стоять в рубке. «Море надо не только видеть, но и слышать», — говорил он.
Михаил Семенович покряхтел, подбирая голос.
— Капитан где же? — спросил он рулевого.
— Ну что шумишь, Миша? Нашелся?
— Точно так, — обиженно ответил Михаил Семенович, — шлюпки я проверял.
— Шлюпки? Молодец. Иди-ка сюда.
— Здесь я. — Михаил Семенович на звук попытался определить, где же есть капитан. Капитанское настроение можно было и не определять: уже само редкое для Виталия Павловича обращение по имени не обещало ничего привлекательного.
— В штурманскую иди, боцман. Дорога известна?
Капитан засмеялся, и, вслушиваясь в его смех, Михаил Семенович не разобрал ни зла, ни ехидства. Почему же тогда по имени-то?
— Разрешите? Прибыл, Виталий Павлович.
Загорелый, как отпускник, капитан стоял у штурманского стола и щурил густо-голубые глаза.
— Ну что, Миша, все в порядке? — спросил капитан, и во рту его засветилась золотая коронка.
Михаил Семенович помедлил, потянул время, снял берет, промокнул беретом виски.
— В порядке, значит? — капитан снова ощерился.
— Я, Виталий Павлович, сейчас возьму двух матросов с собой. Разрешите свет на палубу?
— Надолго?
— Да так-то все закреплено… Пятые сутки в море… Якоря проверим, вентиляторы трюмные…
— Лебедки, что, сегодня все красили?
— Да, — ответил Михаил Семенович и, как в душевой, почувствовал, что сердце ткнулось в лямку комбинезона.
— Понятно. Чехлов, значит, десять было?
— Все были.
— Ну, поздравляю! С таким трудом достали эту клееную парусину…
Михаил Семенович отмолчался еще раз. Уходя ужинать, он приказал матросу Мисикову убрать всю парусину под полубак. Значит, не убрал матрос…
— Ну, летели они красиво, Миша. Ей-богу. И чем же мы теперь лебедки укрывать будем? Столько времени изоляцию у моторов поднимали… В чем дело, а?