Князь шагнул через порог, сильно согнувшись, чтобы не расшибить голову о притолоку, ему и в самой избе было тесно. В углу на лавке на куче тряпья лежал человек. И не подходя ближе, Несвуд понял, что это пропавший Ратмир. Он не понимал только одного, почему известие о том, что парня нашли ильменские рыбаки, так встревожило князя. Ну пытался малый удрать, чтоб избежать немилости князя, эка невидаль! Олег же вел себя чуть странно, подошел к лавке, долго вглядывался в лицо гридя, потом тронул того за плечо.
Ратмир открыл глаза и в ужасе попытался сесть, но не смог. Не повезло парню, слишком охочими до золота оказались его лодочники, чудом остался жив, будучи выброшенным ими из лодьи. Князь был гневен, он буквально впился взглядом в лицо парня:
– Куда шел?! Кто тебя послал? Княгиня? К Аскольду?
Не смог солгать Ратмир, да если бы губы и солгали, то глаза выдали, уж очень пронзителен был княжий взор. Ратмир хорошо помнил, что Олега называли волхвом, значит, может призвать гнев богов, ежели ему солгать. Но не сказал гридь правду, как ни было страшно, просто закрыл глаза, уронил голову на грудь.
Князь больше спрашивать не стал, резко повернувшись, вышел за дверь, Несвуду рукой махнул:
– Кончай! Предатель он!
С гридем ясно, тот хоть и не по своей воле попал в такой передел, но князя предал, значит, смерть заслужил. А вот что делать с сестрой, Рольф не знал. Будь это жена Силькизиф, не задумался бы, но Ефанда – Рюрикова вдова, ее просто так со связанными руками в Ильмень-озеро с лодьи не сбросишь. И дружине сейчас объяснять ничего нельзя, не то все поймут, куда и зачем собрался Олег. Все же пока доехал до княжьего двора, уже принял решение – пусть себе отправляется в Ижору, но только после того, как он сам с дружиной уйдет из Ново Града.
На теремном крыльце увидел вдовую княгиню. Ее лицо, как всегда, было мертвенно-бледно, но сейчас на нездоровой белизне от тревожного волнения выступили красные пятна. Ефанда сама не могла понять, почему ей так неспокойно с тех пор, как затих топот копыт Ратмирова коня. Никто не знал, куда девался гридь, все думали, что в Ладоге. Княгиня надеялась, что, даже оказавшись в беде, Ратмир ее не выдаст. Ошиблась, хотя и крепкой была вынужденная любовь парня, и даже смог он устоять перед князем, но любушку свою выдал невольно. Олег не стал даже разговаривать с сестрой, боялся, что ударит предательницу, только, проходя мимо, прошипел, точно рассерженный гусак:
– В Ижору собирайся!
Ефанда не на шутку испугалась, с чего это князь так зол на нее? Бросилась расспрашивать Несвуда, с которым тот показался на дворе, но воевода благоразумно молчал. Оставался один человек, через которого она могла уговорить брата изменить решение, – сын. Мальчик немало удивился просьбе матери передать князю, что хочет поговорить, но выполнил. У наставника скулы заходили под загорелой кожей, промычал сквозь зубы, что сам к княгине придет после захода солнца.