Обитатели замка получили щедрое угощение и выпивку от хозяина. С момента появления в Хаммабурге дикарки, не утихали разговоры среди домашней челяди, перемывавшие ей косточки. Одна только бывшая наложница отмалчивалась, опасаясь, что Хогерфест прогневается на неё и из швейной мастерской сошлёт её на полевые работы.
Зельма часто прогуливалась по обширной территории Хаммабурга, восходила по каменным лестницам на восточную замковую стену, откуда открывался вид на правый берег Альбы. С каждым днём женщина замечала, что на территориях, ещё недавно принадлежавшим славянам, появляются всё новые и новые дозорные башни и укрепления. Тоска щемила грудь Ладомиры, ведь Зельмой она так и не стала, а душа рвалась на родные просторы. Перед глазами постоянно всплывали образы отца, матушки, брата и Лесьяра, Снежаны. В такие минуты ей хотелось рыдать, но она не могла позволить себе такой роскоши и расточала снисходительные улыбки мимо проходившим дозорным саксонцам.
Стоял ноябрь, листва давно опала. В воздухе витал неповторимый аромат зимней свежести. Утренние заморозки прихватывали землю хрустящим инеем. Альбу покрыл ещё тонкий хрупкий лёд, но судоходство по ней прекратилось. Ладомира-Зельма, стоя на замковой стене, с тоской всматривалась вдаль, размышляя о том, что в Велегоше сейчас выпал пушистый снег, дети играют в снежки, катаются на санках, топятся бани…
Она мысленно помолилась матери Сыра-Земли, Живе, попросила Рожаниц ниспослать ей лёгкие роды.
В Хаммабурге приближался священный праздник явления Логоса. В этот день почти семь веков назад князь Земомысл прозрел, отрёкся от языческих богов, впустив в душу великого Логоса. В вотчине ландмейстера, как обычно, готовились встретить этот знаменательный день с особой пышностью.
* * *
Сирин, после возвращения с поля брани в Радогош, стала свидетелем чудовищного гнева Триглава. Он, подобно Перуну, сотрясавшему свой родовой чертог громом и молниями, ярился и потрясал кулаками в воздухе, топал ногами, бил посуду, пытаясь воззвать к разуму Радегаста, Руевита, Алконоста, Гамаюна, Семаргла и её, Сирина.
Сыны Триглава, Алконост, Гамаюн и Семаргл пытались возразить, Сирин же отмалчивалась, стойко вынеся все нападки главы рода.
В родовом чертоге Перуна также кипели нешуточные страсти. Перун пообещал своим дочерям, Сильнобогу, Яровиту и Прове запереть их каменном мешке и держать впроголодь. На что Додола заметила:
— Бросишь моих дочерей в темницу, и я за ними последую. — Пригрозила она.
Перун снова рассвирепел.
— Такого неуважения к главе рода отродясь не выказывали! — ревел он. — Это что сговор?! Неповиновение?!