Быть может, ему следует двинуться лесами на север, пока он не найдет новую жизнь или не замерзнет, или надеть лыжи и попытаться перепрыгнуть через запретный провал, где нашел свою гибель Скиф, или достать меч и вызвать на поединок сразу всех приспешников Хрингорла – эти и сотни иных способов испытать судьбу роились у него в голове.
В неистовом свете луны шатры Снежного клана напоминали бледные поганки. Одни имели цилиндрическую форму с конусообразной крышей, другие очертаниями напоминали репу. Как и грибы, они не касались самыми краями земли. Пол в каждом шатре был сделан из толстого слоя лапника, покрытого шкурами и лежавшего на толстых ветвях, которые в свою очередь покоились на врытых в землю коротких столбах, благодаря чему снег внизу не таял от тепла шатра.
Громадный, древний снежный дуб с серебристым стволом, расщепленный когда-то ударом молнии и давно уже мертвый, словно палец с корявым ногтем указывал в небо рядом с шатром Моры и Фафхрда, а также рядом с могилой его отца, над которой стоял шатер. Его ставили там из года в год.
В нескольких жилых шатрах и большом женском шатре в стороне Зала Богов еще виднелся свет, однако Фафхрд не встретил ни одной живой души. Удрученно ворча, он направился к своему жилью, но, вспомнив про ракеты, свернул к мертвому дубу. Ствол его лоснился, коры уже давно не было и в подгоне. Оставшиеся ветви были тоже голы, коротко обломаны и начинались высоко над землей.
За несколько шагов до дерева, Фафхрд снова остановился и осмотрелся по сторонам. Убедившись в отсутствии соглядатаев, он разбежался и, в достойном леопарда прыжке, схватившись свободной рукой за нижнюю ветвь, мощным махом забросил на нее свое тело.
Легко стоя на ветви и чуть придерживаясь за ствол, он еще раз удостоверился, что вокруг никого нет, и с помощью пальцев, а, главное, ногтей, открыл в гладком, на первый взгляд, стволе дверцу высотою с него самого, но раза в два уже. За лыжами и палками он нащупал длинный узкий предмет, трижды обернутый в чуть промасленную тюленью кожу. Это был мощный лук и колчан с длинными стрелами. Фафхрд присовокупил к ним ракеты, и, снова завернув все в тюленью кожу, сунул сверток в дупло, закрыл потайную дверцу, спрыгнул на снег и тщательно замел все следы.
Входя к себе в шатер, он снова почувствовал себя призраком, тем более что перемещался совершенно бесшумно. Запахи дома показались Фафхрду неприятными, однако невольно успокоили его: пахло мясом, стряпней, застарелым дымом, шкурами, потом, ночным горшком, кисло-сладким запахом самой Моры. Пройдя по пружинящему под ногами полу, он, не раздеваясь, улегся на свое меховое ложе. Он чувствовал, что вконец выбился из сил. Вокруг стояла мертвая тишина, даже дыхания Моры не было слышно. Перед глазами у Фафхрда возник отец – такой, каким он видел его в последний раз: посиневший, с закрытыми глазами, переломанные руки и ноги выпрямлены, пальцы с посеревшими ногтями сжимают рукоять лежащего рядом обнаженного меча, самого лучшего. Фафхрд подумал, что сейчас Нальгрон лежит в земле под шатром – тело обглодано червями до костей, меч заржавел, глаза открыты – пустые глазницы вперились в мерзлую землю. Эту картину сменил образ живого отца: он бежит, длинная волчья шуба развевается, а Мора изрыгает ему вслед предостережения и угрозы. Но скоро перед глазами у Фафхрда снова появился обглоданный скелет. Это была ночь призраков.