Поэтому эта книга, как я ее понял, именно об этом. И она не столько обвинительный акт против тех, кто вершил расправы, а гимн чести, порядочности и мужеству людей, которые еще, слава Богу, существуют в России.
Конечно, этим не исчерпывается содержание великолепного труда Константина Ривкина. В нем тщательно и подробно описаны многие перипетии как первого, так и второго процесса. Даны очень точные, живописные портреты участников процесса: судей, прокуроров, защитников. Воссоздана атмосфера судебных процессов, подробно и ярко описывается вся жестокая абсурдность обвинения и Ходорковского, и Лебедева, особенно во втором процессе.
Наряду с этим Ривкин демонстрирует блистательные знания и понимание как уголовного законодательства, так и специфики работы нефтедобывающих компаний. В ряде случаев подробное описание экономической составляющей судебного процесса и некоторых специфических юридических откровений может оказаться сложным для обычного человека и несколько скучным, что полностью компенсируется занимательностью сюжета и красочным описанием обстановки торжествующего абсурда в залах суда.
Несмотря на трагизм ситуации, отдельные фактические обстоятельства, зафиксированные ироническим взглядом автора, заставляют сквозь слезы смеяться вместе с присутствующими в зале, понимавшими нелепость происходящего. Этот смех сквозь слезы – одна из характерных достоинств книги. Ирония автора разоблачает вопиющие утверждения обвинения иной раз лучше, чем громкие аналитические пассажи и глубокие исследования.
Последних, впрочем, автор также не гнушается, демонстрируя огромную эрудицию и прекрасные знания как материалов дела, так и законодательства, имеющего к нему прямое отношение.
Признаюсь, после приговора по первому процессу среди прочих чрезвычайно грустных, я бы даже сказал – горестных, эмоций было и огромное чувство стыда. Стыда за отечественное, так называемое правосудие, в котором я пребывал более полувека. Стыда за свою беспомощность и невозможность оказать реальную помощь людям, которых защищаешь. Это чувство не оставляло меня до самого последнего времени. Я понимал, что защита, делавшая как в первом, так и во втором процессе все возможное, чтобы облегчить участь своих подзащитных, чтобы разоблачить неправедное обвинение, чтобы сказать правду и о людях, сидящих на скамье подсудимых, и о суде, в результате самим своим участием в делах как бы легализовала эти судебные рассмотрения, давая возможность ссылаться на то, что обвиняемые были обеспечены первоклассной защитой по своему выбору, и ей, этой защите, якобы были предоставлены все возможности для выполнения своих профессиональных обязанностей.