Что будет полным наконец».
Это к вопросу совместимости гения и злодейства, поднятом в литературе поэтом. О вместимости гением мелочности и мстительности, которая нивелирует различие между людьми, стоят ли они на монументах, или носят к ним цветы. Снимающая такой вопрос вообще. Добавлю: неспособность заметить и обобщить это, уравнивает дважды. В то время как строки – дважды разделяют. Разорвал, углубил пропасть автор – между Пушкиным человеком и Пушкиным поэтом.
Андрей умолк. Курчавая голова наследника «гнезда Петрова» привиделась каждому понуро опущенной… С ладонью прикрывающей глаза. Зал умер. Но тишина имела власть над ним, ровно до мгновения, когда лестное каждому «уравнивание», было попрано выползающим наружу рабством язычества, которое никуда не делось и не ушло, но точно знало, сколько можно позволить выжидать лести. Родственной, чудовищно родной и к тому же – женщине, властвующей над всеми персонажами жизни и этой книги без исключения.
Спины слушателей распрямились – мгновение пришло.
– А чтобы стихи не родились, – отчеканил Андрей, – Воронцову предлагалось всего лишь… отдать свою жену. Гению. Тот практически уничтожил героя. Вот и вся правда. Она миновала закомплексованного Александра Сергеевича и во многих других эпиграммах. Уже через год, и уже другой даме – Анне Керн, поэт писал: «Я помню чудное мгновение…» Начал с Воронцова, а кончил нелицеприятной, оскорбительной издевкой над Екатериной Великой. Тоже, между прочим, женщиной. И так много раз… Кому интересно – подойдите после.
Зал очнулся.
– Хочешь сказать, если бы поэт волочился за женой Багратиона, мы не знали бы и его? – голос с галерки заставил всех обернуться.
– Именно. Пушкин устраивал большевиков неизмеримо больше графов и князей, среди которых были достойнейшие люди России. Иначе, в их теории произошла бы нестыковка. Не останься в Ялте дворца графа Воронцова, о нем бы вообще никто не вспомнил. Такие уж мы ничтожества. Если поднимаем, так до небес, но топя и забывая правду. Как и между собой, и сегодня, – он оглядел аудиторию. – А потому… всё, что нам выпало… и выпадает – поделом.
Наверху зашептались.
– Займу еще минуту, – Андрей достал из кармана лист. – У Бенкендорфа, шефа жандармов, которого оболгали большевики, было около пяти тысяч агентов. Во всей империи… со всеми тайными и прочими. – Он поднял глаза. – А Пестель – идеолог декабристов – планировал сто двенадцать тысяч. Весь Кавказ хотел переселить в Сибирь, царскую семью вырезать «под корень», до последних троюродных племянников. Куда до него Сталину! Но на допросе выдал больше всех. Несостоявшийся палач, не выжил. Попытка зла удалась только через сто лет.