– Как он? – прошептал Пьер. – Неужели так плохо?
– Плохо, Петр Кириллыч, плохо! – залепетала Наташа, вытирая слезы.
– Пить… – левая часть лица князя дернулась.
– Я сейчас, сейчас… он бредит… – Наташа быстро поднялась и, продолжая смотреть на раненого, бесшумно перебирая ногами, засеменила к двери.
– Ну… вот и я… как же так? Где? Я слышал… да, да, я слышал… – Безухов поморщился, подбирая слово, – о несчастье, но мне говорили – не страшно, совсем не опасно. А лекарь… что говорит лекарь?., впрочем, не то, не то…
Он взял руку Болконского, и странное чувство от прикосновения к бледной коже, запавшей между фалангами пальцев, белеющих бугорков костяшек, начало снова отдалять его от друга. И бледность, делавшая того еще более беспомощным, чем казалось минуту назад там, у двери, передавала эту беспомощность уже Пьеру. Он, большой и здоровый мужчина, переменивший два экипажа, гоня и покрикивая на извозчиков… вдруг потерял всё, что нёс, что хотел, на что надеялся… даже как-то обмяк и сник от встречи, которую ждал, представляя совсем другою. Живя теми прошлыми ощущениями силы и уверенности князя Андрея, которых, как казалось, всегда недоставало самому, его снисходительной, но доброй надменности, душа Пьера не могла смириться с безжизненной, мучительной безысходностью, что наполняла комнату, висела в ней, не отпуская от себя ни слов, ни мыслей, ни движений.
– Спасибо… тебе… – услышал он и наклонился к раненому.
– За что? Боже мой? Князь… о чем ты? Всё образуется, вот увидишь. Да, да, непременно образуется! – быстро проговорил Пьер. – А я, знаешь, хочу остаться в Москве, я буду в него стрелять… и не отговаривай! – тихо вскрикнул он, видя смятение и вопрос в глазах Болконского. – Не отговаривай!.. – испугавшись чего-то, повторил Безухов, и его рука застыла в воздухе. – Молчи! Молчи… – прошептал он. – Я должен, я не смею, я так решил… понимаешь, князь, я счел долгом, обязанностью, а сейчас, видя всё это… их, – он кивнул за спину, – и вообще… такие жертвы, такие жертвы!.. – мужчина замотал головой и опустил ее. – Я не отступлю… поверь… смогу, да, да, смогу… Впрочем вздор, всё вздор… я ведь не за этим…
– Не вздумай, граф… оставь… не тем ты должен… – лежавший говорил на удивление ровно, хотя с усилием и тяжело дыша. – Одно дело у вас, – он перешел на вы, – вот… их не оставь… – глаза вместе с едва слышимыми словами обращены были к двери.
– Вам, наверное, нельзя говорить, – сделав то же самое, пробормотал Безухов, – не велят, графиня расстроится…
– Оставь, – повторил Болконский и сглотнул, – это решать… мне, – глубокий вздох с хрипом напомнил, что воля жива. – Изволь выполнить мою просьбу… обещай…