– Ага! Все-таки помнишь? А если кто-то, через пятьдесят лет, вытащит твою книгу? И найдет подлость в ней?
– Не найдет… нет ее там…
– Добавляй: по моему мнению! Так же, как и добавлял поэт два столетия назад. Так же, как и решали жить или нет другим… там, под Берлином. Или думаешь уже по-иному?!
– Что вам от меня нужно? Чего хотите еще? Я всё сказал… Но под Берлином решали за солдат, а в Хиросиме – за детей! И…
– Тебе! Тебе от меня нужно! – не заметив последних слов, оборвал голос. – Я вижу, ты не уймешься!
Тьма шевельнулась, дрогнула и поползла прочь. Позади, за спиной, столь же стремительно, как и закат, начинался восход, высвечивая уже других людей и в других одеждах.
Казни, как прежде, назначались на после полудня. И, как и сегодня – на тех же местах. Когда Франсуа с новым знакомым вышел к площади, она уже была полна народу.
Целый месяц он болтался в Дижоне. А ведь всего-то и нужно было несколько дней, чтобы доставить провиант да развезти его по местным трактирам. Вот уже восемь лет бедняга делает это. Не бог весть какая работа, но старики довольны, да и ему кое-что перепадает. Однако месяц – уже слишком. Все из-за проклятых вербовщиков. Поговаривают, испанцы снова зашевелились и в рекруты можно попасть прямо из местного кабачка. Но Франсуа нечего бояться, у него охранная грамота: одну из подвод каждую неделю парень доставляет здешнему епископу, передавая поклон от кюре их деревенского прихода – тот и снабдил бумагой, по которой он освобождался от податей и вообще чувствовал себя уверенно с представителями власти, изводившими его столько лет непомерными поборами. Подумать только, состоять на службе у самого епископа! К тому же кюре обещал сменить гнев на милость по поводу Эльзы. Вот уже два года Франсуа уговаривает обвенчать их, но тот почему-то впадает в такой гнев при этом, что парню становится не по себе. Прошлым летом Эльза предложила им уехать в местечко Сен-Поль под Лиможем, к ее дальним родственникам, да как-то не сладилось.
«Рано тебе еще, да и грешен ты, сын мой», – только и твердит святой отец.
Как же рано: ему уже под тридцать, а грешен в чем же? Собаки за жизнь не пнул, мухи не обидел, недоумевал Франсуа.
«Не пнул… не обидел…» – Андрей с изумлением посмотрел на свою одежду: потасканная поддевка, перепоясанная сыромятным шнурком обвисла и грубо саднила плечи – это он почувствовал секундой позже.
– Вот искупи хотя бы часть грехов, тогда и думай о женитьбе, – кюре ткнул его в грудь. – Скоро, глядишь, и невеста тебе сыщется.
С последними словами Андрей услышал чужой голос: