– Знаешь, я ничего никогда в Маяковском не находила, – хозяйка поморщилась. Разговор становился неприятным. – Какой-то искусственный монумент. И вовсе автор не эпатирует… просто видит то, что и все мы, обычные люди. Они всегда видят правильнее. А Брик, когда на его последнюю перед самоубийством телеграмму «Люблю. Целую» ответила: «Придумайте новый текст… этот надоел» – просто убила в нем мужчину. А поэта никогда и не было. Она ведь тоже покончила с собой в восемьдесят семь. Вот скажите… – Людмила чуть склонила голову вбок, – что нужно испытывать в таком возрасте, чтобы сделать это?! Кого ненавидеть… в чем разочароваться? Наверное, всех и во всём. Думаю, ее убила невозможность пережить понятую никчемность прожитых лет… которые, оказалось, пронеслись мимо, а женщина-вамп, как и подобные, осталась на месте.
– Где-то я такое уже слышала? – Галина с удивлением смотрела на Толстову. – По-моему, в той же книге… Впрочем, соглашусь… Произошла гибель статуса. На собственных глазах. Вон, Ерофеев, Сорокин, да всякие «Эроны» по-крестьянски открыто смакуют лесбийство и женское скотоложство, а ее жизнь строилась и проходила в убеждении высокой и недоступной для простых смертных причастности к «играм» патрициев. Разговоры-то об «этом» велись с придыханием. Богема! А тут всякая подворотня смаковать взялась. Пожалуй и самоубийство шалость… в таком-то фиаско!
– Самоубийство не шалость.
– Ой, Люд… Не цепляйся, – на лице собеседницы мелькнула досада, – там и про Берберову много чего написано.
– Так ведь она – чудовище, – Толстова выводила что-то пальцем на скатерти. – «Сильная», «непреклонная», «свободная». Куда же дальше-то идти от женского начала? И по-настоящему независимая настолько, что безжалостно выбрасывала «лимон», если он выжат ею окончательно. «Лимон» – это муж, – она уточняющее подняла брови, – поэт того же серебряного века – Владислав Ходасевич. Больной и умирающий. Бросила! А попадись она Ерофееву – не вышло бы. «Лимоном» стала бы сама… судя по воспоминаниям жен.
– Я тебя умоляю, Людка… а мужики слепы, что ли? Когда выбирают. Ведь за спиной целый ряд. Клюнул и поделом, – бросила Галина Андреевна, но тут же, обернулась в сторону голосов, поправляя волосы.
«Ну, Тимур, поднимай, – донеслось тут же. – Поддержи огнем и манёвром!»
– Ты меня пугаешь Галя, – хозяйка откинулась на спинку стула. – А вот про обмен… верно сказано. Даже если грант, отработано с умственным изыском.
– Знаете, девчата, все, устраивая жизнь, хотят выменять свое счастье на что-то. И мы… тоже, – вставила, хотя и неуверенно, жена Байтемирова.