– Ах, вот о чем? Здесь у вас промашка – не верующий.
– У вас промашка, Олег Евгеньевич. И в главном – предназначении таланта! Вашего… издательского таланта.
– Я протестую! – возмущение Новикова было понятным. – Вот, пожалуйста, – он кивнул на Безухова, – не будь наших усилий, миллиарды не узнали бы о графе… да что там, о самом гении!
– Так миллиарды ведь узнали и другое. Именно вашими усилиями, ваших подопечных, они всаживали то самое жало в дух! И с успехом большим, если оглядеться! Это вы сформировали нынешнюю муть читающего мира!
– Но, но! Здесь уже вопрос о свободе самовыражения, а значит – и в ответственности за таковое. Сами пусть думают!
– Значит, убеждения в «нормальности» безумия, в низком предназначении человека, множась тиражами, свисают виной только с автора? Там, – человек в очках снова указал наверх, – надеетесь, поверят в такие оправдания? Серьезно? Даже дворник понимает разницу между небом и киевским майданом… – он развел руками.
– Сударь! Господа! Какие миллиарды-с?! Какая кровь? – Пьера снова охватило чувство беспомощности, сомнение в собственной адекватности и отчаяние, как и тогда, под Сухаревской башней, с появлением незнакомки. – Ради бога, мне нужно в Москву! Всего лишь! Это какой-то сон, наваждение… или, вы уж простите за бестактность… колдовство! – и, видя недоуменные взгляды, воскликнул: – А что? Что?!., я должен думать? Сначала Ростовы, потом эта женщина… лекарство Болконскому! Явь ли? У меня нужда быть в Москве… поймите ж… дело убеждений, жизни… Да-с! Жизни, если будет вам угодно-с! – Путаясь и волнуясь, он снял пенсне и начал тереть стекла… затем выронил платок, снова снял… но тут же всё повторилось. – Ах, боже мой, боже мой!
– И долго будете мучить? – дублет колыхнулся, меняя свет и сдерживая порыв вмешаться. – Ружье-то… и здесь не выстрелило?
– Нигде… – очки «виновника» грустно сползли по носу.
– Смотрите, смотрите… – палец председателя закачался, – между прочим, Олег Евгеньевич – депутат! К тому же состоятельный. Осторожнее с обвинениями.
– Это всё улетит, пропьется и забудется.
Новиков встрепенулся:
– Да понятно. Но дорог остаток – человек.
– Неужели вспомнили?! – лицо «виновника» выглядело обалдевшим. – Ведь остаток именно и пропьется. А он в вас большой, добрый и сильный. С шансами на любовь к «остаткам» других. Тают «остатки-то» читателей, Олег Евгеньевич! Тают на глазах! Одна пена да Гарри Потер.
– Даже так? – «дублет» ухмыльнулся. – Лесть? Хотите кончить «за здравие»? Или глубже?
– Или.
– Да уж… наваждение… – протянул издатель, делясь кивком с гостем и упорно не принимая реальность. – Интересно все-таки, со мной – то же самое? А Петр Кириллыч? Надо бы запомнить, да утром рассказать жене. Впрямь, будто явь! И с логикой всё в порядке. Преинтереснейший, доложу, сон…