– Не желаю, князь. Не желаю. Не заслужили вы чужой боли. Свою бы вам расхлебать. – И двинулся вперед, повторяя прежние слова: – Где же они, ну где?
– Куда же вы, любезнейший? – Безухов чуть обогнал мужчину. – Я был там нынче, не надобно-с… там… уже стреляют!
– Надобно, граф, надобно-с! – подтрунил Андрей и вдруг вскрикнул: – Вот они!
– Да кто-с?!
– Плоды! Первый! – и указал в сторону Крещатика.
Пьер повернул голову: издалека, из самой глубины пространства, возвышаясь над дымом и копотью, медленно, словно нехотя, на площадь вкатывалось гигантское каменное колесо. Так могло показаться с первого взгляда. Через секунду они увидели его целиком. Словно неуклюже вытесанный из породы пласт, с неровными изгибистыми краями, с грохотом опускался углами на мостовую, поднимаясь и тут же проваливаясь, извергая пыль и отрыгивая крошку, что осыпалась при ударах выступов о брусчатку. Прокладывая себе дорогу, глыба давила палатки, ящики и баррикады, дробя в песок груды приготовленных камней, и следовала на восток. Казалось, ничего не может остановить ее.
– Держи!!! – послышался истошный вопль позади каменного исполина.
Люди бросились врассыпную.
– Что это?! – закричал Безухов.
– Крым!
– Крым?!
– Крым, Петр Кириллыч! Смотрите с благоговением! Именно этот каток повлечет за собой колоссальные последствия для России. Он вовсе не территория, не остров, а локомотив, уносящий страну в будущее. Другое! Да что страну – мир! О котором все люди, думают одинаково… – Андрей сделал паузу, – как… и мой тесть. Это мы, а не шляпы и котелки толкали его! – глаза парня заблестели. – Наш размер! А сколько сметет имен! Сколько похоронит по обе стороны океана! Идей, приемов и парадигм!
– Но кто они…шляпы? О ком вы… любезный? – герой, образ и человек, стоял в восхищении и страхе от видимого явления чуда. Ответ, понятно, мало интересовал его.
– Грядет, грядет великое переселение Европы к Иртышу!
– Тоже плоды?
– Они, граф, они. Ну, и гвоздики в панораму строк и мыслей.
– Сударь! – воскликнул Безухов, продолжая изумляться, – уж коли вы знаете все, уж коли так, позвольте выразить мою признательность вашему честолюбию… оно прекрасно!
– Честолюбие?! Да в себе ли… граф? Где вы заметили это чудовище во мне? Ведь ручеек тот и есть зло, которое, полнясь рекою тщеславия и замедляя свой бег на людях, разделяет, оставляя меж ними протоки зависти, омуты злобы и затоны ненависти, в которых и захлебываются жертвы. Да разве ж не так было у вас? А в начале веков?! Разве ж не ее жертвой стал ваш друг? И разве не вы пытались уберечь его? Только пилюли еще никого не спасли… – он с сочувствием посмотрел на Пьера, – зато многих подняли с постелей, чтобы продолжить бег к смерти… чтобы увлечь в тот бег и других… – Андрей повернул голову к площади. – А Крым, – он с восхищением посмотрел на глыбу, – Крым и будет толчком гигантским подвижек самосознания народа. А мощь – приложится! Уже родине. Вы ведь почти народник, Петр Кириллыч! И вы ведь этого хотели?! – Андрей чуть отклонился и, оглянувшись на Пьера, крикнул: – смотрите! вон, туда смотрите! – И указал на толпы за колесом. Лица людей были закрыты черными повязками. – Смотрите, кого оставляет позади!