На лице его отразилось узнавание.
– Рад видеть вас в добром здравии.
Цепочка, прикрепленная к очкам, покачивалась парой петель у висков, бросая на лицо едва различимые тени. Кожа на лице была бледная, тонкая, как бумага.
– Мы можем поговорить?
– Да, конечно. Наверное, лучше зайти в дом.
Мы вошли в гостиную с крохотной кухней в углу и одной-единственной смежной дверью, которая, думаю, вела в спальню и ванную. Мебель из сосны, покрытая лаком, выглядела так, словно ее сработали в домашней мастерской.
Вдоль плинтусов рядами стояли книги, обеденный и рабочий стол были завалены кипами бумаг и блокнотов. В углу гостиной – с десяток коробок, размеченных археологическими обозначениями.
– Чаю хотите?
– С удовольствием.
Я смотрела, как Саймон наполняет водой чайник, достает из бумажных гнезд пакетики чая «Тетли», ставит чашки на блюдца. Вспоминая нашу последнюю встречу, я думала, что сейчас он выглядит более хрупким, ссутуленным.
– Гостей у меня почти не бывает.
– Чай замечательный. Спасибо.
Саймон провел меня к дивану, покрытому полосатым шерстяным пледом, поставил чашки на кофейный столик из кругляша спиленного ствола и придвинул к нему кресло.
Мы пили чай. Снаружи доносился гул навесного мотора – по реке Оконалуфти проходил катер. Я ждала, когда Саймон будет готов начать разговор.
– Не уверен, что у меня получится говорить об этом.
– Я знаю, что произошло. Не могу понять другого: почему?
– Я не был там с самого начала. Все, что мне известно, я узнал от других.
– Вы знали Прентиса Дэшвуда.
Саймон откинулся в кресле, устремив отрешенный взгляд в далекое прошлое.
– Прентис был ненасытным читателем с беспорядочным набором знаний. Казалось, на свете нет того, что не могло бы пробудить в нем интерес. Дарвин, Лайелл, Ньютон, Менделеев. Философы: Хоббс, Энесидем, Баумгартен, Витгенштейн, Лао-цзы. Он глотал все подряд: труды по археологии, этнологии, физике, биологии, истории.
Саймон прервался, чтобы отпить чаю.
– А еще он был потрясающим рассказчиком. С этого-то все и началось. Прентис рассказывал о «Клубе адского пламени», который создал его предок, описывал членов клуба как этаких бесшабашных молодцов, собиравшихся для бунтарских богохульных выходок и интеллектуальных бесед. Сама идея клуба выглядела довольно безопасной. Какое-то время так и было.
Саймон поспешно отставил чашку, и она тренькнула о блюдце.
– Однако у Прентиса была порочная черта. Он считал, что одни люди обладают большей значимостью, большей ценностью, чем другие…
Голос Саймона затих.
– Интеллектуальным превосходством, – подсказала я.