Тут нас нагнали мама и Фелипе. Мама пригласила Хосе со всей семьей к нам завтра на обед, и он обещал прийти.
На обратном пути у нас завязался общий разговор, и мы с Марией постарались развлечь маму, которая жаловалась на усталость, как всегда после верховой езди. Только уже подъезжая к дому, Мария шепнула мне:
– Ты хочешь сегодня же поговорить с папой?
– Да.
– Сегодня ничего не говори.
– Почему?
– Потому что не надо.
– Когда же, по-твоему, сказать?
– Если в течение недели он не будет говорить о твоем отъезде, найди сам случай сказать ему обо всем. И знаешь, когда это лучше сделать? В тот день, когда вы будете много работать вместе. Он сам почувствует, как важна для него твоя помощь.
– Трудно мне будет вытерпеть все это время, гадая, согласится он или нет.
– А если он сразу откажет?
– Ты этого боишься?
– Да.
– Что же мы тогда будем делать?
– Ты – подчинишься.
– А ты?
– Ах, кто знает!
– Ты должна верить, что он согласится, Мария.
– Нет, нет. Если я обманусь в своих надеждах, я знаю, этот обман будет стоить мне слишком дорого. Сделай лучше так, как я сказала, тогда, может быть, все обойдется.
Глава XXXVI
Тогда что означает этот бред?
Мы подъехали к дому. Меня удивило, что окна в маминой комнате были закрыты. Я помог маме спешиться и стал помогать Марии, когда навстречу к нам выбежала Элоиса, знаками показывая, чтобы мы не шумели.
– Папа прилег, – сказала она, – ему нездоровится.
Только я и Мария могли догадываться о причине недомогания, и мы невольно переглянулись. Мама с Марией тут же пошли проведать отца, я последовал за ними. Понимая, как мы взволновались, он сказал дрожащим от озноба голосом:
– Это пустое: вероятно, я утром был слишком легко одет и простудился.
Руки и ноги у него были ледяные, лоб горел.
Через полчаса Мария и мама уже переоделись по-домашнему. Подали завтрак, но они не вышли в столовую. Когда я встал из-за стола, Эмма сказала, что отец зовет меня.
Лихорадка усиливалась. Мария стояла прислонившись к спинке кровати, Эмма рядом с ней, а мама сидела у изголовья.
– Зачем столько света, погасите какую-нибудь свечу, – говорил отец, когда я вошел.
Горела только одна свеча на столе, да и ту заслонял от него полог кровати.
– Вот и Эфраин пришел, – сказала мама.
Нам показалось, будто отец не слышит ее. Через минуту он проговорил как бы про себя:
– Другого выхода нет. Где же Эфраин? Надо отправить письма.
Я подошел и встал так, чтобы он видел меня.
– А, хорошо. Принеси все сюда, я подпишу.
Мама сидела опустив голову на руку. Мария и Эмма вопросительно поглядывали на меня, пытаясь понять, существуют ли в действительности эти письма.