Спустившись на первый этаж, я была готова терпеть любую боль, сопутствующую лечению, легкий мандраж прошел. Виталь ободряюще мне улыбнулся и попросил встать в центре комнаты. Я честно старалась не моргать, но, как назло, именно сейчас ничего не получалось. Промучившись со мной минут пятнадцать, он сказал:
— Маш, я сейчас погружу тебя в транс, чтобы ты глаза не закрывала. По-другому никак, — он развел руками. — Ты не бойся, это не больно, и в голову я к тебе лезть тоже не буду. Ну что готова?
Дождавшись моего утвердительного кивка, целитель попросил меня расслабиться и посмотреть ему в глаза. Я подчинилась. Дальше была пустота, а очнулась я уже человеком со стопроцентным зрением. При этом чувствовала я себя такой отдохнувшей, словно проспала часов двенадцать, хотя за окном были все те же вечерние сумерки. На меня выжидающе смотрели пять пар пытливых глаз, кучковавшихся в противоположном углу комнаты. Первой не выдержала Катя, тихонько спросив:
— Ну как? Ты нас хорошо видишь? — вид у нее при этом был такой, будто я до этого лет шесть провела в коме и вдруг очнулась. Настроение у меня было прекрасное, поэтому срочно захотелось немного подурачиться.
— Темно… — слабым голоском простонала я, — Почему так темно? Я ничего не вижу…
Выражения их лиц… Это надо было видеть!
— Как?! Виталь, ты что с ней сделал?! — подруга подскочила ко мне, трогательно заглядывая в мои «невидящие» глаза. Местное светило медицины на ее выпад никак не отреагировало. Потеснив Катерину у моей постели, он посмотрел мне в глаза, громко хмыкнул и отвесил символический щелбан, едва прикоснувшись ко лбу.
— Ай! За что?! — театрально возмутилась я, выходя из роли умирающего лебедя.
— Чтобы жизнь медом не казалась! Кончай придуриваться.
— Уж и пошутить нельзя, — пробурчала я, уверенно вставая с кушетки, на которой, видимо, лежала во время операции.
— Так все нормально? — Катя вопросительно посмотрела на врача, тот уверенно кивнул. — Да ну тебя! Я тут переживаю, а ты… — это уже мне надрывно-патетически.
— Прости-прости! Это на меня так гипноз, наверное, действует — выпускает мою подсознательную вредность! Точно! Так что я не виновата. Это все он, — и пальчиком указала на Виталя. Тот лишь картинно поднял бровь в ответ на мою наглую ложь и слегка улыбнулся. Надо же! Он, оказывается, не безнадежен. Во всяком случае, настолько, чтобы не принимать эти мои слова всерьез.
— Смотри у меня! — шутливо погрозив мне пальцем, сказала подруга, — Оставлю тебя здесь эдак на полгодика, на перевоспитание!
— О нет! — патетически воскликнула я, прижав одну руку к груди, а вторую ко рту, — Не надо! Только не это! Я этого не переживу!