Длинным, лишенным окон коридором Аню под конвоем привели к безликой железной двери и втолкнули в камеру.
Здесь тоже не было окон, лишь тусклая, ватт на сорок, лампочка без абажура освещала скудную обстановку комнатки. Десять квадратных метров, две койки – без белья, матрасы обшиты скользким коричневым дерматином, подушек нет, в ногах – скатанное шерстяное одеяло – толчок без сидушки в углу. Умывальник – крохотный, как в поезде. На одной из кроватей сидела, сложив руки на коленях, тощая женщина с обритой налысо головой.
Аня машинально коснулась своих волос.
Женщина, кажется, не замечала ее, смотрела перед собой и покачивалась из стороны в сторону в такт дыханию.
И вот тут Аню накрыло волной ужаса. Психушка. Ее заперли в дурке!
Она кинулась к двери и замолотила по ней кулаками:
– Выпустите! Я хочу поговорить с врачом! Выпустите меня!
Она надеялась хоть на какой-то ответ, но его не последовало. Болели разбитые руки. Аня сползла по двери, скорчилась на полу и зарыдала. Она не боялась войны, не боялась смерти, к тюремному заключению относилась без ужаса, но психушка… Так вот почему не было эмоций, вот откуда заторможенность – Аню накачали. И теперь она останется здесь до конца жизни. Будет глотать таблетки, улыбаться и пускать слюни. Лучше уж сдохнуть!
– Выпустите, суки! – заорала Аня.
– Помолчи.
Аня обернулась рывком – она успела забыть про безучастную соседку. Позу женщина не переменила, только смотрела теперь не перед собой, а на Аню.
– Помолчи, не придут они. Им все равно.
Соседке могло быть как сорок пять, так и тридцать лет – заключение не красит. Глубокая морщина пролегла между широкими, неаккуратными бровями, щеки немного обвисли, и обозначились носогубные складки, губы будто высохли – потрескавшиеся, бескровные. Вся она была выцветшая, бледная, даже радужки глаз казались прозрачными.
– Вы давно здесь? – Аня поднялась с пола и села рядом с соседкой. – Меня Аня зовут, а вас?
– Меня зовут сто тридцать пятая.
От этого спокойного, невыразительного голоса Ане стало совсем тошно. Повеситься, что ли, удавиться поясом халата, пока не поздно? Но суицид – выход слабых.
– А по имени?
– Не помню. Меня зовут сто тридцать пятая. Тебе тоже скажут номер.
– Меня зовут Аня, – она подумала и накрыла сухую и прохладную руку соседки своей ладонью, – вы давно здесь? Что с вами делают? Какой диагноз?
– Диагноз? Диагноз… Не знаю. Давно. Не помню, сколько.
– Что они с вами делают? – в отчаяние повторила Аня. – Что?!
– Испытывают. Это – исследовательский центр. А мы – подопытные. Я – подопытная сто тридцать пять. Тебе тоже скажут номер. Я здесь давно.