Приблизительно такое же обольщение, только направленное не на монаха, происходит и на единственно пристойной из сохранившихся створок эрмитажного складня.
С достоверностью установить первоначальное количество створок невозможно. Во всяком случае, их было не меньше трех двусторонних, т. е. не меньше шести изображений, сохранилось же только пять, два из которых — в расколотом виде, два — с небольшими утратами и лишь одно — целое. Красочный слой практически не пострадал — по-прежнему яркий и сочный. Как произведение искусства этот складень не представляет собой ценности, он интересен лишь как явление культуры, причем не элитарной, но массовой, которая пусть на более примитивном уровне, но использовала тот же язык, что и культура интеллектуалов.
На остальных четырех сохранившихся створках изображены парные сцены с дважды повторяющимися персонажами. Представленные позы различны (илл. 4–8).
Одна из эротических сцен происходит на воде в лунную ночь.
Наиболее вероятная датировка этого складня — конец XIX века. Тому же времени, по-видимому, принадлежат и обе картинки, выполненные в технике слоновая кость на шелку, и весь комплект свитков.
Эрмитажные рельефные картинки из слоновой кости по сравнению с аналогичными из Музея этнографии не представляют большой художественной ценности, тем более что одна из них в значительной степени утрачена. В них наиболее интересна вновь прослеживающаяся связь эроса с водой, только уже не в варианте водоема, а в варианте таза с перекинутой поверх дощечкой (илл. 2).
Весьма интересна эрмитажная коллекция китайских эротических свитков. Всего их восемь, семь из них объединены в две подсерии. Героем одной из них является некий юноша с косичками, завязанными на лбу, — прическа, которую в ХIХ веке предпочитали носить именно китайцы, а не маньчжуры. На одном свитке он в беседке, увитой виноградом, атакует прекрасную даму, а из-за цветочной изгороди за ними наблюдает служанка. Женское подглядывание в китайских эротических картинках и в литературных произведениях — явление обычное. Обусловлено оно множеством абстрактных и конкретно-практических идей, условиями гаремной жизни и т. д. (илл. 16).
То, что сцена происходит в саду — в виноградной беседке, — тоже не случайно и связано с тем, что китайцы вообще предпочитали предаваться любви на лоне природы, и с тем, что считали это весьма полезным, ибо, если, любя, вдыхаешь свежий воздух, то, во-первых, это продлевает потенцию, а во-вторых, при этом одновременно с восприятием энергий противоположного пола воспринимаются энергии всего окружающего мирового пространства. Виноградная беседка — весьма уютная среда для эротических игр. В этом смысле аналогом данному сюжету является сцена с гравюрного листа серии «Цзинь, Пин, Мэй» «Пань Цзиньлянь, опьяневшая, мается на перекладине для винограда» (илл. 126).