– Да-да, Алексей Алексеевич! Меня отвлекли некоторые дела… Могли бы мы с вами встретиться? Скажите, когда вам было бы удобно?
– Сегодня вечером я свободен и один. Если бы вы смогли подъехать ко мне…
– Конечно! Назовите адрес.
Оказалось, ученый живет на Мещере, то есть сразу за Волжским мостом. От турбазы до него рукой подать. Очень удачно!
– Я смогу приехать через час, если не задержит пробка на мосту.
– Буду ждать.
Я обрадовался возможности покинуть на время турбазу. Это было детской уловкой, надеялся, что, когда вернусь, застану Татьяну среди ее коллег.
Охранника на воротах я предупредил, что пока отъеду, но обязательно вернусь.
– Если уснете, не запирайте ворота. А то мне придется лезть через забор и вы меня сгоряча еще подстрелите.
– Я не усну, – сдержанно улыбнулся охранник. Он не сказал, что не подстрелит, это наводило на размышления.
Покидая парковочную площадку и углубляясь в лес, я заметил, пока площадка еще оставалась в зоне видимости, как зажглись фары другого автомобиля и он двинулся следом за мной, то есть от турбазы к трассе. Неужели это слежка или у меня развивалась шпиономания? Несколько раз фары повторили на трассе мой маневр. Я обгонял машину, и они – тоже. Я – две, они – две. Потом, уделяя внимание дороге, я потерял своего преследователя среди прочих огней, в темноте фары разных машин казались одинаковыми.
Алексей Алексеевич Аспиранов с первого взгляда показался мне настоящим профессором. Очки, бородка клинышком. А когда он назвал меня сначала «голубчиком», потом «батенькой», последние сомнения отпали! Вероятно, студенты в нем души не чаяли! Речь «Аспиранта», как назвал его дедушка Алекс, была густой, самобытной, сочной. Мне даже как-то неловко стало слушать говор такого фактурного дядьки одному, а не вместе с целой аудиторией.
– Андрей Владимирович, голубчик, так вы что же, и вправду надеетесь отыскать коллекцию? Ведь милиция ничего не нашла…
– Милиция тогда не знала где искать, Алексей Алексеевич. Видите ли… – Я объяснил профессору свои резоны и в очередной раз высказал собственную версию от начала до конца. – Подумайте, Алексей Алексеевич, кому вы говорили о том, что собираетесь передать иконы Бодреевской церкви?
– Батенька, да ведь все это милиция уж спрашивала… – погрустнел ученый.
– Я понимаю ваш скепсис, и все же?
– Я никому об этом не говорил, – вздохнул он. – Да и говорить мне было не с кем! Почти год как оставил работу, не общался ни с одной живой душой, ухаживал за сыном. Он болел сильно, дела шли все хуже. Перевез его в загородный дом, в Бодреевку. Воздух свежий, не так шумно. Только сыну все равно хуже и хуже делалось. Жена его на больного рукой махнула, перестала навещать. Бог ей судья… Отчаялся я совсем. Думал, сын умрет и я следом. Никакого смысла жить не останется, да-а… У нас окна как раз на храм выходят. Каждое утро я подходил к окошку и молился. Не знал, как надо, не умел никогда. Видел, как реставрируют храм, и приговаривал: «Верни, Господи, здоровье моему Сереженьке, как люди храм Твой восстанавливают!» Врач из Семеновской больницы приезжала наблюдать его, я договорился и машину за ней посылал каждый день, да только на врачей уж не больно надеялся…