Период восстановления народного хозяйства после победы затягивался, террор и голод продолжались.
На европейской части Союза после войны народного хозяйства, собственно, не осталось. Восстанавливать было нечего, надо было строить заново. Причём строить не по образу прошлого, а хотя бы на уровне того, что увидели победители в хозяйстве побеждённых. Но снимать на кальку то, что они увидели, было некому. Посылать было некого. Не было после войны ни станкостроителей, ни машиностроителей, ни автотракторостроителей, ни плугостроителей и даже ни бороностроителей. Были только танко-, пушко-, самолёто-, пулемёто-, и прочие обороностроители. Да ещё ракетостроители во главе с Королёвым и бомбостроители во главе с Берией. Война ещё шипела и стреляла, а в Германию поехал Королёв за производственными секретами FAU. А ехать надо было за другим большим секретом: почему это у немецких бауэров в подвалах наши победители обнаруживали сотни несъеденных армией разделанных свиных и бычьих туш, а лошади и коровы выглядели как на выставке? А работавшее на них угнанное в рабство из России и Украины население было сытым и здоровым? А победивший народ всё голодал и голодал?
В 45–46 годах были демобилизованы миллионы наших солдат. Их сняли с армейского рациона, а дома есть было нечего. И сеять было нечего. Поэтому 46-й год был очень голодным, хуже, чем 31-й. и так же, как в 25-м, в 29, 30, 31, 32, 33, в 46 и 47 годах люди стихийно двинулись с места и поехали туда, где ещё делились куском мамалыги и глотком молока – в Среднюю Азию и на Кавказ. Я на всю жизнь запомнил весну 47-го в селе Эльхотово, Северной Осетии, где мы с матерью пололи в колхозе бесконечные рядки кукурузы, зато в конце рядков ели горячий пшённый суп, а кирпич белейшего воздушного (один воздух!) хлеба оставляли на вечер. И осень запомнил – в Нагутском районе на Ставропольщине, где я, уже без матери, жил у дядьки с тёткой (вечная им благодарность!). Дядька был бухгалтером в колхозе, и каждый вечер приносил в карманах кукурузу, которую мы мололи на самодельной мельнице и потом варили из неё мамалыгу. Иногда к ней перепадало молоко. И 48-й запомнился постоянной пустотой в желудке, как будто из него откачали воздух. Это был уже Краснодар, и ещё одна тётка – тётя Маня. Там я учился в 8-м классе, на большой перемене дежурный приносил на фанерном листе кусочки чёрного хлеба, намазанные повидлом. Чувствуете, какие края и какие годы? Самые богатые в России края и третий год после войны. Так или ещё хуже, жила вся территория, по которой прокатились немцы.