– Встреча, можно сказать, удивительнейшая! – ответил ему сиплый. Словно не заметив сделанного замечания. – Ты вот только вообрази себе, доктор, мы вот с ним, – он ткнул грязным, заскорузлым и потрескавшимся пальцем в ясноглазого, – ведь и не чаяли никогда свидеться, после того как в Афгане я его, дурака, спасал... Мы, можно сказать, только что познакомились путем-то!..
Уже ничего не понимая, Александр Борисович молча смотрел то на одного, то на другого.
– Вы что же... в Афгане воевали?
Он вдруг ощутил тошнотворный комок, подкативший к самой гортани, и, не отдавая себе отчета в собственных действиях, подойдя к бомжам, сел на скамью...
– Давай я расскажу, Борода, давай я! – захихикал ясноглазый.
– Сам расскажу! Много ты помнишь-то?.. Ведь это я тебя узнал, дурака, а не ты меня!.. Ты послушай, доктор. – Он повернулся к Турецкому, и в нос Александру Борисовичу ударил характерный запах давно не мытого тела. – Их, щенков этих необученных, тогда прямиком чуть ли не с самолета да в самую пасть к этим гадам...
– Неправда твоя! – взвился второй. – Мы уж обстрелянные были, да разве против...
– Да какие там обстрелянные, а то я тебя не помню тогда, у тебя харя еще розовая была, как у второклашки... А я, брат, – тут в голосе сиплого впервые послышалась горечь и тоска, – я, брат, классным вертолетчиком был, сейчас не поверишь, а только правда это...
– Правда-правда! – подтвердил ясноглазый. – Кабы не правда, меня б тут хрен было!..
Он снова захихикал, а сиплый, тоже усмехнувшись, продолжил:
– Во-во... Его Коляном кличут, только тогда я этого не знал... Вся сопка после боя трупешниками усыпана была, однако я все-таки сел – вдруг, думаю, кто живой, сволочей-то этих моя «стрекоза» вспугнула да пара очередей, которые я по ним наладил... Ну сели мы, штурмана на стреме оставил, сам пошел поглядеть – и вот этого самого Коляна и нарыл!..
Теперь засмеялись оба враз, а Александр Борисович, молча слушавший и молча смотревший на эту жутковатую встречу ветеранов, ощутил головокружение... Он не был наивным человеком – куда уж с его-то работой! И много чего успел наглядеться за все свои годы. Но сейчас ох как дорого дал бы он за то, чтобы все, что происходило перед его глазами, и эти двое счастливых неожиданной встречей бомжей, и их сипло-визгливый смех оказались лишь частью какого-нибудь кошмарного сна!..
– Едва дышит, но дышит, даже шары свои пару раз, пока я его в машину заволакивал, открывал... И с тех пор, доктор, как я его в госпиталь доставил, вот только сейчас и свиделись! И как я его признал – уму непостижимо, а! По шарам его признал, больно они у него светлые да дурашливые... Так что ты, доктор, не серчай на нас, примем по маленькой – и того... свалим отседова!..