Он почти бегом вернулся на тот перекресток, где стоял тир, и по боковой аллее обогнул заросли. У ворот никого не было. С чувством закономерного разочарования Панюшкин вышел из парка и для очистки совести огляделся. Приблизительно метрах в двухстах виднелись две фигурки, бодрым шагом удалявшиеся в сторону автобусной остановки. Подъехала маршрутка. Они ее пропустили. Следом остановился старый автобус с «гармошкой» – такие еще ходили по городу. Когда он отошел, меткого стрелка на остановке уже не было. Там стоял только один Илья. Панюшкин-таки дождался.
– Привет! – сказал он, и мальчик оглянулся. – Ты ведь помнишь меня? Я вчера вечером к тебе домой приходил. Из милиции.
– Да. Я помню, – отрезал Илья и быстро зашагал вперед.
Панюшкин шел рядом в том же темпе.
– Мы с тобой вчера так толком и не поговорили, тебе не кажется?
– А о чем? – Противный мальчишка даже не смотрел в сторону собеседника.
– Как о чем? О девочках.
Илья остановился и нарочито цинично расхохотался.
– О девочках? О них я всегда не прочь поговорить. Вам какие больше нравятся – блондинки или брюнетки? Или, может, рыжие?
– Не ерничай. – Панюшкин сам себе удивлялся. Ни капли раздражения. Он как будто ожидал этот язвительно-дурашливый тон. И в самом деле, как еще можно на это реагировать? – Илья, я хотел поговорить с тобой о девочках, которых недавно убили на водохранилище. Одну из них звали Катя. Мне кажется, ты ее знал.
Маленький наглец и бровью не повел.
– Откуда?
– Это ты мне расскажи, будь любезен.
– Нет, ну, правда, откуда я мог знать эту девочку. – Илья остановился. Он говорил спокойно и совершенно серьезно. – Мы учились в разных школах. Жили в разных районах. Наши родители не знакомы. Я в этом практически уверен, и вы, думаю, тоже. Где бы я мог с ней познакомиться?
Панюшкин пожал плечами:
– Чего я тебе буду объяснять – по Интернету. На том самом сайте, по поводу которого мы к тебе вчера приходили.
Илья улыбнулся мягко и как будто покровительственно:
– Я с девушками по Интернету не знакомлюсь. – И пошел дальше. Панюшкин последовал за ним.
Анне Федоровне было стыдно. Но даже стыд у нее был какой-то странный. Он проявлялся в некой особенной мрачности и резкости. Как будто все вокруг виноваты в произошедшем, кроме нее самой. Вообще-то это выглядело как чистое хамство, но Турецкий прекрасно понимал, что причиной всему стыд. Всего лишь стыд, не более того.
А чего еще можно было ожидать? Взрослая женщина, мать, наглоталась таблеток, будто нервный подросток. Конечно, тут есть чего стыдиться.
– Здравствуйте, Александр Борисович! – Голос был слабый, тихий. Лицо бледное. Глаза смотрят из-под полуприкрытых век. – Я заболела немного, как видите.