– Спокойно, Пенка, спокойно. Все будет хорошо! Отправляйся на кухню, организуй для нас кофе и вызывай своего одноклассника комиссара Стефана, он все расставит по полочкам.
Что именно будет расставлять комиссар по полочкам, я понятия не имел, главное, что спокойным и уверенным голосом надеялся затушить истерику подруги. Моя попытка удалась – казалось, сам мой голос и повторение самых простых фраз возвращают Пенку в нормальное состояние.
– Спокойствие, Пеночка, спокойствие, только спокойствие… Давай, быстренько на кухню и выполняй мои инструкции. Ну, давай, милая!
Она еще пару раз судорожно всхлипнула и наконец ладонью утерла слезы, кивнула и пошлепала вниз, на кухню – исполнять мои четкие поручения. А я натянул шорты, майку и отправился в сад – «любоваться» «зайцем» номер два.
Как только я оказался перед трупом, мелькнула не совсем уместная при данных обстоятельствах мысль, что все это напоминает съемочную площадку какого-нибудь фильма.
Обнаженный по пояс, с пестрым платком на шее, Митко сидел, спиной привалившись к мощному стволу орехового дерева, в левой руке держа алую розу на длинном стебле. Красоту его лица немного смазывал высунутый язык, но и в том был словно некий намек на игру – на шального джокера из колоды Таро, который демонстрирует собственный язык, одновременно глумливо вытаращив глаза.
Интересная деталь: пальцы руки, держащей розу, были поранены шипами – кровь застыла неровными струйками на мертвом теле.
За моей спиной со стороны кухни доносился сбивчивый речитатив Пенки, говорящей по телефону, – судя по меняющейся интонации, она понемногу успокаивалась.
Я обошел вокруг орехового дерева, внимательно осматривая все кругом. Ничего – все «чисто»: трава, заросли крыжовника почти сразу же за орехом, и – тропинка, которая, как мне уже было известно, вела к заброшенному летнему домику и к бывшему колхозному саду за забором.
На всякий пожарный я прошелся по тропинке до летнего домика – в нескольких шагах от него, на кусте смородины висела футболка – та самая, что была на Митко во время нашего последнего разговора. Я вернулся назад.
У стены дома стояла, все так же кутаясь в плед, бледная, но вполне успокоившаяся Пенка. При моем появлении она перевела блестящие глаза с трупа Митко на меня и произнесла мгновенно севшим голосом:
– Я поднялась к себе – хотела взять рукопись, чтобы перевести тебе все, что я написала об этом трупе, чтобы ты понял, насколько тут все точно, как у меня в романе. Но…
Глаза ее мгновенно наполнились слезами, и бедняжка всхлипнула, вновь, без пауз, начиная рыдать так, словно и не было минут затишья.