— Уехал, — говорит, — да и только… но куда вот…
Зайчик сказал, что забыл, и все водил рукой перед глазами, как будто хотел рассеять самогонный туман, туман голубой, какой стоит на лесной опушке только ранней весною: он, Петр Еремеич, будто Зайчика вместе с собою тащил, да Зайчик того побоялся, что примут за дезика и вспорют корьем.
Долго водил рукой перед глазами: есть-де, такая страна, — а какая — так и не вспомнил…
Я сначала ему не поверил, а потом, когда повернул большую бутыль вниз головкой и из нее упала на пол слезинка, махнул тоже на этой рукой и увидел, что иначе быть не могло: Петр Еремеич поехал узнать, сплетка это иль правда и можно ль ему Аксинью в подать казне уплатить.
Хитрый мужик был Петр Еремеич, а тихой — словно теленок…
Зайчик рассказывал так.
* * *
Когда Зайчик под густою елкой проснулся или, напротив, заснул, кто его знает, потому что понять его трудно, как и что случилось с ним за эту ночь, — Зайчик, может, совсем и не спал… только рано поутру цыганка-гадалка стояла еще пред глазами, и по лесу тихим звоном звенела гитара, и за лесом тихо занималась заря…
Зайчик хотел было еще кой о чем ее расспросить, но цыганка помахала ему цветистым платочком, улыбнулась ворожейной улыбкой и развела низкие ветки рябины, словно открыла в рябиновый терем потаенную дверь…
Смотрит Зайчик, стоит возле ели рябина, на ней такие же листья, такого же цвета, как кофта с цветами и юбка с разводом, в которых цыганка была, и тянет рябина ему тонкую ветку, и в ветке, похожей на шитый рукав от рубашки, рдеет спелая красная кисть.
Зайчик съел эту кисть, на зарю покрестился и пошел снова по лесу бродить…
Чувствует Зайчик себя бодрым, веселым, счастливым, идет он по лесу, как по церкви жених в ожиданьё приезда невесты, и весело думать ему, что просыпаются птицы, что пробуждается жизнь, что теперь уж где-то далеко за рощей гитара цыганки звенит: то ли летят журавли, растянувшись отлетною лентой, то ли гуси гогочут с болота, спустившись покормиться в дороге на скорую руку, то ли за рощей серебряно звенит колокольчик — не поймешь, да и понимать было не надо…
Зайчик вышел на большую дорогу и пошел на зарю.
Тут-то вот Петр Еремеич его и нагнал:
— Мир дорогой, лесной человек, — кричит Петр Еремеич, — сторонись, задавлю-у!
— Мир дорогой, Петр Еремеич, — Зайчик ему отвечает.
— Куда собрался по рани такой? — спрашивает его ямщик, осадив лошадей и натянувши ременные струны.
— Да так вот: гуляю по лесу…
— Ну, если прогулкой — садись!..
Петр Еремеич протянул Зайчику руку, чтоб Зайчик в кибитку взобрался, — Зайчик в кибитку вскочил: задымились хвосты у пристяжек, запел и заплакал в голубином клюву дуговой колокольчик, прощаясь навеки, должно быть, с родной стороной, и Зайчик, еле держась за бока у кибитки, глядит, как Петр Еремеич перебирает ременные струны, слушает, как поют под рукой у него волшебные гусли, как под старинные гусли Петр Еремеич ведет разговор…