Сел Зайчик за стол с Петром Еремеичем, смотрит вокруг на неприветные лица, и хочется тоже ему скорей стакан запрокинуть, залить сверху сердечный огонь огневым самогоном, вздохнуть полною грудью за тяжкой стаканной работой и на всех поглядеть сквозь туман, чтобы лучше услышать — с трезвым в трактире у нас и говорить не будут: наверно-де жулик иль барин…
— Ну, как, Еремеич: всю тройку, видно, привел? — спрашивает косоротый мужик. — По первой, наверно, пойдут…
— Откуплюсь, — отвечает Петр Еремеич, — на чем же земский будет кататься?..
— Что говорить, вот наше-то дело.
— Забирайся на бабу…
— Гы…
— Ляжку в запряжку, плешку в тележку, ну, и поезжай с богом: меньше корму уйдет…
— Гы…
Половой принес чашки, два чайника на широком подносе, играя ими на скором ходу, будто хотелось бы их уронить, да никак не уронишь, в одном чайнике чай, в другом — самогон чайного цвета, заправленный нюхательным табаком, чтоб больше на чай походил, глаза отводил, на сторону гляделки заворачивал и доходил скорее до дела.
Зайчик налил стакан под полой, поставил под стол между сапогов, Петру Еремеичу стакан под полу сунул, а в чашки разлил из другого чайника чай и сунул для виду в чашку баранку…
— Ты, Еремеич, сидишь с их блавародьем, — начал косоротый мужик, — будь другом, спроси, правда ль, что немец уделал коня из железа с стальными ногами?..
— Верно, — поспешил Петр Еремеич ответить…
— А верно ль, что дым у него идет из ушей и от дыму энтого наш брат аж валится с ног?..
— В точности, — говорит Петр Еремеич, — из ноздри пышет огонь, и копытом он на пол-аршина в землю уходит…
— Ну, коли так, к чему же наши буланки…
— Наши буланки пойдут на баранки…
Зайчик опрокинул в глотку стакан, то же сделал Петр Еремеич, в глазах у Зайчика все завертелось, и косоротый мужик будто сел кверху ногами и глядит на него сапогом…
— Хочется мне еще вас спросить: быдто немец жгет такую траву, и от этого травного дыму в этом месте трава не растет…
— От этого дыму у лошадей сходят копыта… а у людей отпадают носы!
— Ну и вот, как же тут воевать, коль воюет с тобою сам девятый дьявол?
— Не девятый дьявол, а полуденный черт.
— Это то же на то же.
— Бес… из полудённой страны! Наши-то бесы — ночные!
— Нашему бесу только бы бегать по лесу!
— Все это правда, — Зайчик обоим им говорит, — только не это обидно, и не оттого люди заходятся страхом…
— Известно, первое дело, что страх!
— Страшно всем оттого, что друг друга не видим… У смерти руки больно, брат ты мой, отросли: до нее, глядишь, надо полдня бы идти, а она хвать тебя верст из-за тридцать и отпевать попу ничего не оставит.