— Да, так, ваше высоко, у нас вера как печка, печка избу греет, а вера душу; ученый же человек сроду печки не видал, ему в городу все припасено, у него душа как в ватке лежит… Какой у него недохваток?.. Сходил в магазин да купил…
Иван Палыч ухмыльнулся на Пенкина и сказал Зайчику:
— У Пенкина, ваше высоко, язык колючей ежа…
— А у тебя, Иван Палыч, с защепом, с таким языком хорошо лизать сидячее место…
Иван Палыч нахмурился, но ничего не ответил, он только поглядел на Зайчика, отвернулся, как бы хотел этим сказать: вы видите сами, ваше высоко, какая у нас дисциплина, — но Зайчик хоть и понял это, только ласково на Пенкина улыбнулся и сказал Иван Палычу:
— У Пенкина, Иван Палыч, очень доброе сердце…
— Да вы не глядите на них, — засмеялся Сенька, — их водой не разольешь, а грызутся всегда как собаки…
Иван Палыч и Пенкин посмотрели друг на друга, Иван Палыч хмурился, а Пенкин улыбался во всю бороду и словно собирался просить у Иван Палыча прощенья.
— Иван Палыч тоже хороший человек, — примирительно указал Зайчик обоим.
— Его одолело начальство, — не унимался Пенкин.
— Я бы вот влепил тебе три наряда, тогда бы и вякать не вздумал!..
— Полноте, Иван Палыч, — сказал строго, по-начальнически Зайчик, — мы не в гарнизоне стоим… а потом ведь… потом — мы односторонцы…
— Эх, верно, ваше высоко, на, Пенкин, трубку, набивай крепче…
Зайчик обнес солдат папиросами и, выходя, тихо сказал в сторону Сеньки:
— Когда пойдете, зайдите за мной…
Сенька вскочил с нар, вытянул руки по швам и отчеканил:
— Слушаю, ваш-высок!..
Сапог его немецкого благородия
Результат от Сенькиной затеи был неожиданный…
Накануне вечером отнесли мы шагов на двести или триста выше по течению от острова кошку и канаты, ненарезанные вожжи, два пудовых мотка.
Сенька разделся донага, привязал двумя мертвыми узлами кошку к концу каната, другим концом наглухо, как пастухи вяжут кнуты, срастил оба мотка и со всем этим добром в темную — глаз выколи — полночь пошел овражистой вымоиной прямо к Двине.
Сердце у нас захолонуло, когда мы смотрели за всеми его приготовлениями, и всех нас немного прохватывала дрожь, как будто и мы тоже вместе с Сенькой разделись и нам по давно не видавшему веника телу тонкой иголочкой колет осенний, моросивший с вечера дождь.
Сенька у самой реки выпил залпом большую бутыль заливухи, прикрепил легким узлом кошку себе на груди, которая, кажется, так и впилась ему в синий сосок отточенным когтем, и, разводя воду руками, сначала пошел в воду, ежась и весь пригнувшись к воде, потом бултыхнул, забрал себе воздуху полную грудь, и перед нами в ночной темноте блеснули только Сенькины пятки.