— Сегодня в Акулькину, Пенкин, надо бы…
— Что ж, наряжай, — тихо Прохор ответил.
Не ладится никакой разговор.
Иван Палыч все переделал, чай весь допил, даже уронил в кружку крышку от чайника, наряды назначил, а после нарядов одно дело: спать, потому почесался Иван Палыч всей пятерней под рубахой, и скоро, как и все, захрапел, прилегши с другого бока с Пенкиным рядом…
По блиндажу прошел общий предобеденный храп.
* * *
— Прохор Акимыч, — говорит на ухо вполголоса Пенкину Сенька, — мне что-то немца… вот жалко… не знаю сам почему… Зачем командир этого немца ухлопал?..
— Ну, а если бы командира немец с котелком повалил?.. — тихо тоже вполголоса спрашивает Пенкин…
Сенька чмокнул губами и ничего не сказал… Прохор, должно быть, о чем-то трудно думал, потом повернулся еще ближе к Сеньке и зашептал ему в самое ухо:
— Видишь ли, дурья твоя голова, я расскажу тебе вот какую исторью.
— Расскажи-ка в самом деле, Прохор Акимыч, — шепотком ему отвечает Сенька.
— Слушай. Шел однажды святой человек, пустынник такой, по дороге из пустыни в село, и ничего у него не было, окромя как в руках пудовый крест да на плечах власяница.
Крест святой человек носил вместо вериги и благословлял им встречный народ.
Вот и встретился святому лихой-лиходей, подмостовный разбойник. Хотел его святой, как и всех, благословить пудовым крестом, а тот, должно, что подумал, быдь святой его хочет убить, потому что сам-то ничего другого не делал, как только убивал добрых и недобрых людей, да и полыснул ему аршинным ножом прямо под крылушко.
В первый раз святой человек осерчал, размахнулся он перед смертью пудовым крестом и со всего размаху разбойнику прямо по темю — разбойника-то и убил пустынник.
Умерли они в одночасье: снизу разбойник лежит, а сверху святой…
Ехал в это время на осиновой палке неразумный черт по этой же самой дороге, поднялся под чертом осиновый конь на дыбы, сбросил черта с себя, когда на дороге увидел двух мертвецов, одного — в пустынной рясе, а другого — в острожном халате.
Черт рога на обоих уставил: чью тут душу засунуть в суму да в ад волочить?..
Стоял так, стоял черт, до самого вечера простоял, за ухом дыру прочесал и так и не решил, — у одного под мышкой аршинный ножик торчит, а другому — пудовый крест в голову, как в тесто, ушел…
Думал, думал черт, да и сунул, когда месяц взошел, а солнце за край земли укатилось, и стало на земле темно, как у этого черта под мышкой, — сунул черт в свою сумку обоих…
Когда Прохор замолчал, кончив рассказку, Сенька опять только причмокнул губами: дескать, мало что можно понять из того, что человек вытворяет, лучше об этом не думать и не забивать мужицкую голову разным дерьмом, — отвернулся от Прохора, ничего не сказавши, и захрапел в ожиданье обеда.