– Ты делаешь это из злости. Я просил позировать мне за плату, и ты согласилась. Картина завершена, и это все… на что я надеялся. Я человек слова. Я не хочу твоих денег.
– Я больше не в том отчаянном положении, когда в них нуждалась! Эта сумма всегда казалась мне нелепой, а ваши друзья, похоже, убеждены, что у вас лишних двадцати фунтов не найдется.
– О Господи!
– Полагаю, это вызвано состоянием ваших сюртуков и пятнами краски на рубашках. Но даже если у вас денег больше, чем у Мидаса, это не имеет значения. Я не хочу иметь ничего общего с этим делом. Я желаю освободиться от прошлого.
– Черт побери…
– Следи за выражениями, Джозайя! – Элинор привычным жестом пригладила волосы. – Я оставлю их на столе, мистер Хастингс.
– Тогда они там и сгниют. Забери деньги, Элинор! Мне нужно, чтобы ты их взяла.
– Почему?
– Потому что это… – Джозайя тяжко вздонул. – Потому что деньги – единственное, что я волен тебе дать.
Слова ужалили как ядовитая змея, и Элинор поразилась, что еще держится на ногах.
– Неужели, мистер Хастингс?
Он отвернулся.
– Будь милосердна и забери эти проклятые деньги.
– Тебе больше нечего сказать мне? Нечего?
Он мог бы многое сказать ей, но судьба и обстоятельства сделали его немым.
– Тогда вы не заслуживаете милосердия, мистер Хастингс. Я и так уже отдала вам слишком много. – Элинор хотела положить конверт на стол, но слезы застилали ей глаза, и она промахнулась. Вид планирующего на пол конверта стал последней каплей. – Прощай, Джозайя! – Она расплакалась и выбежала из студии.
Элинор поклялась, что больше не станет плакать и не будет терять достоинство, но знала, что деньги – лишь предлог для ее визита. Она хотела услышать, что он тоскует по ней. Хотела, чтобы он умолял ее остаться и признался, что совершил ошибку. Она грезила, как Джозайя привлекает ее в объятия, а он…
«Деньги – единственное, что я волен тебе дать».
Потому что он не мог дать ей ничего больше – ни свое имя, ни свое сердце, ни обещание верности.
«Я в чем-то обманула его ожидания. Что-то во мне показалось ему недостаточным для предстоящих тяжелых испытаний. Но что еще я могла сказать или сделать, чтобы выразить, как люблю его?
Или в то злосчастное утро он был с Келлером откровенен, когда сказал, что женщины взаимозаменяемы? Когда сказал, что я для него ничего не значу?.. Неужели это может быть правдой? Но если он меня не любит, то как он мог быть таким нежным и заботливым, щедрым и внимательным? Как вышло, что все фибры моего существа изголодались по нему… даже теперь?»
После того, что произошло между ними, все свелось к сделке и деньгам в обмен на ее невинность.