Именно Дотти тогда поддержала ее, отвела в комнату, где отдыхали служащие, и выслушала ее горькую исповедь. Когда Дженни наконец выговорилась и собралась домой, на душе у нее стало не в пример легче. С этого и началась их несколько странная, но крепнущая день ото дня дружба. Дженни привыкла приходить к «Большому Бобу» в те часы, когда Дотти работала в ночную смену.
— Выкладывай остальное, — сказала рыжеволосая коротышка, — все равно ведь без этого не уснешь.
Дженни выпрямилась в кресле и оказалась на полголовы выше своей низкорослой приятельницы.
— Ладно. По правде говоря, я не верю, что все еще испытываю последствия душевной травмы. Да, я тоскую по Биллу. Но ведь я больше не плачу, не чувствую себя брошенной и бессильной справиться с горем. В глубине души я знаю, что уже пережила смерть Билла. Если бы не эти ужасные сны и постоянное недосыпание, я могла бы жить как все нормальные люди.
— Им никогда не найти тех, кто убил Билла. Может быть, причина именно в этом?
Дженни покачала головой.
— Не думаю. Да, мне бы хотелось, чтобы восторжествовала справедливость, но я знаю, что хочу слишком многого. И даже если бы и не знала, то у меня достаточно здравого смысла, чтобы понять: от меня здесь ничего не зависит. Похоже, я давно смирилась с этим.
— Слушай, а с родителями своими ты не говорила?
— Ты же их знаешь… — Родители любили ее, но были чересчур заботливы. Отец считал всех психиатров бандой мошенников, а волнение матери за дочь было излишне мелочным и суетливым. Этого было достаточно, чтобы не надоедать им своими жалобами на то, что Дженни становится все хуже.
— А что говорит Говард? — Говард Маккормик был партнером Билла в фирме, занимавшейся вычислительной техникой.
— Говард был не в восторге, когда я в первый раз обратилась к психиатру.
— Значит, он думает, что эти визиты тебе не помогут?
— К сожалению, да. Впрочем, мы не так уж много говорили об этом.
— Но ведь ты в последнее время часто видишься с ним.
— Говард — очень хороший друг.
— Предпочитаешь считать его своим другом? Сдается, одной дружбы ему будет мало.
Дженни подняла чашку и осторожно подула на горячий шоколад.
— Рановато думать о таких вещах. Может быть, со временем… Сама не знаю.
— Так ты рассказывала о своих снах… — напомнила Дотти, чувствуя, что за этим что-то кроется. Она работала здесь уже десять лет — с тех самых пор, как ее муж сбежал со стриптизершей, оставив жене кучу неоплаченных счетов и трехлетнюю дочь. В свои тридцать девять лет Дотти Маршалл научилась неплохо разбираться в людях. Дженни преклонялась перед ее проницательностью и практической жилкой.