Очень скоро они удачно заблудились в какой-то заросшей кустами аллее, пока остальное общество собралось за чайными столами у воды. Он хотел узнать о ней все; она рассказала ему то немногое, о чем стоило говорить, и казалось, что его завораживало каждое слово. Она до сих пор слышала, как он восклицает в том недвижном майском воздухе: «Но это же чудесно!» И его щеки слегка раскраснелись, он крепко держит ее под руку уверенной рукой. «Я долгие годы являюсь преданным последователем Браунинга! Но даже представить не мог, что на свете существует девушка, которая со мной согласится!»
«Разумеется, он незаменим, – вспомнила Лилибет свои слова, – но после женитьбы его работа сильно пострадала».
– Вы возражаете против брака, мисс Харвуд? – спросил он, наклонившись к ней и смеясь глазами.
– Я вообще не намерена выходить замуж, – ответила Лилибет. – Я считаю, что не должно быть никаких обязательств по отношению к партнеру. В свободном союзе, в истинном союзе, брачные обеты будут совершенно не нужны».
Роланд запрокинул голову и расхохотался, полный беззаботной юной радости, и она засмеялась вместе с ним. А позже, когда они уже выбрались из аллеи, он потянул ее назад и прижал губы к запястью, и тепло его дыхания проникло сквозь тонкую лайку перчатки, согрев ее полностью. Пальцы его чуть задели внутреннюю сторону запястья, полоску обнаженной кожи между перчаткой и рукавом.
«Вы пробудете в Лондоне весь сезон, мисс Харвуд?» – очень тихо спросил он.
«Да», – ответила она, не в силах произнести что-то еще.
«В таком случае я тоже», – сказал Роланд, и они вернулись к остальным гостям, раскрасневшиеся и энергичные, и самый воздух вокруг них пел от предвкушения. Даже сейчас, после всего случившегося, Лилибет почувствовала, как быстрее заколотилось сердце, ощутила в крови возбуждение, разбуженное этими воспоминаниями. Вечером перед свадьбой она сожгла все его письма и записки, похоронила в душе все воспоминания, поскольку это было ее долгом и потому что какая от них польза, раз уж она выходит за другого? Все воспоминания, кроме одного – их первой встречи. Уж конечно, Господь не откажет ей в одном невинном дне. Она просила всего несколько жалких часов против всех ожидавших ее дней, месяцев и лет.
Лилибет сунула руку в карман и нащупала краешек сложенной записки. Ткнув бумажку ей в руку, он кинул взгляд такой мрачный и многозначительный. Вовсе не невинный, не такой, каким окидывают женщину, когда дают ей записку, где написано: «Хлеб заплесневел, ни в коем случае его не ешьте», – или, к примеру: «На вашем платье сзади большое пятно; рекомендую сейчас же замочить его в соде».