В этот момент на лестнице послышался голос госпожи Лееман; она звала дочь обедать.
— Мне пора идти, — заторопилась Сара, — но прежде я хочу сказать вам еще несколько слов.
— Ты снова говоришь мне «вы»?
— Нет, это по рассеянности… Я хотела рассказать тебе об одной моей подруге — ты, быть может, видел ее у меня, она тоже работает у барышень Амеи… Ее зовут мадемуазель Шарпантье.
— Я ее видел, она прелестна.
— Она такая добрая!.. Но мне неловко просить тебя…
— Что случилось? Сейчас же признавайся, милое дитя!
— Я так боюсь показаться нескромной… У моей подруги умерла мать, она долго болела и не оставила дочери ничего, кроме долгов. Как бы я хотела быть богатой, чтобы ей помочь!.. Ей приходится очень туго, сейчас ей так нужен один луидор!.. Через полтора месяца она тебе его непременно вернет.
— Один луидор! Всего один луидор! — воскликнул Никола и, достав из большой шкатулки два луидора, вложил их в белую ручку Сары, присовокупив к ним поцелуй.
— О, как она обрадуется! — прощебетала Сара и побежала вниз.
С этого дня отшельничеству Никола пришел конец. Вдова Лееман после признаний Сары вызывала у него отвращение, но желание видеть девушку почаще пересилило его; он завязал дружбу с господином Флоримоном, без устали восторгаясь его аристократическими замашками, и старался угодить вдове, заказывая в трактире ужины для всей честной компании; при этом он не забывал позаботиться, чтобы среди блюд были индейка или гусь, которыми скупая госпожа Лееман кормила потом своих домашних несколько дней.
Мы уже говорили, что Сара могла приходить к Никола только по воскресеньям, ибо всю неделю она проводила у барышень Амеи. Но вот однажды в понедельник он услышал на лестнице громкие голоса.
— Бесстыдница! — кричала госпожа Лееман дочери.
— Никакая я не бесстыдница, да только это не ваша заслуга! — отвечала та.
— Подожди у меня, негодница, вот я тебе!..
Никола выскочил из комнаты.
— Полюбуйтесь на дочь, которая грубит матери! — воскликнула госпожа Лееман, ища сочувствия.
Никола бросился к девушке:
— Сара, дорогая моя, успокойтесь!
Но Сара глядела на него весьма неприветливо и смягчилась лишь перед уходом. Когда дверь за ней закрылась, госпожа Лееман пожаловалась Никола:
— Как тяжко отпускать единственную дочь к чужим людям!
— Отчего же не оставить ее дома?
— Ах, сударь, мы так бедны… а я не хочу ни о чем просить друзей.
Никола в те времена жил в полном достатке; его первые произведения, особенно «Совращенный поселянин» и «Современницы», приносили гораздо больше денег, чем работа в типографии.
— Заберите дочь домой, — сказал он госпоже Лееман, — мы сделаем для нее все, что сможем.