Вначале отец выполнял это распоряжение добровольно. Сама идея статистических отчетов о состоянии больных его не шокировала — ведь он был врачом. Мама гордилась тем, что именно его избрали для выполнения приказа высших чинов Рейха.
— Ты только представь, Дитрих! Доктор Карл Бранд — личный врач Гитлера! Если он заметит твои старания, то в один прекрасный день сможет представить тебя Фюреру лично! Ты прекрасный хирург. Представляешь, какую ты сможешь сделать карьеру! Тебя ждет мировая слава!
Списки, составляемые отцом, регулярно поступали к заведующему больницей, который в свою очередь передавал их в экспертную комиссию Комиссариата по здравоохранению.
Однажды, декабрьским вечером 1939 года, отец пришел домой гораздо раньше, чем обычно. На нем буквально лица не было. С недавних пор он стал замечать, что люди, попадавшие в его списки, исчезают один за другим. Когда по утрам, увидев несколько пустых кроватей, он спрашивал, куда подевались больные, Грета, старшая медсестра, неизменно отвечала, что больных ночью перевезли в другую клинику.
— Это все слишком быстро, слишком внезапно, Ильзе! Сначала их перевозят в специализированные клиники, а потом родные узнают, что они скончались! Не могут же они все умирать одновременно!
— Но ведь они были неизлечимы! Ты сам это говорил!
— Неизлечимы, но это не значит на пороге смерти. Во всяком случае, они не могли умереть все сразу! Это преступление, Ильзе, и я — соучастник!
— Замолчи! Что ты говоришь! Ты просто выполняешь свой долг. Ты служишь Рейху — никогда не забывай об этом!
— Нет, Ильзе, я служу жизни!
— Но эти люди не смогли бы выжить — таково было твое собственное заключение!
— Ильзе, ты забываешь, что только один Бог может решать, кому из его созданий жить, а кому умирать!
— Дитрих, ты говорил кому-нибудь о своих сомнениях?
— Пока нет.
— И не вздумай! Ради нашей любви, Дитрих, не говори никому об этом! Исполняй свой долг!
— Но мой долг не в том, чтобы убивать!
— Твой долг в том, чтобы служить фюреру! Никогда не забывай об этом! И не зли меня!
Программа эвтаназии, однако, не была продолжена. Больше всего ей противилась церковь. К сожалению, в дальнейшем она уже не боролась против этого столь рьяно. А отец стал невольным сообщником первой волны убийств. Когда берешься за что-то в первый раз, всегда поначалу трудно, не так ли?
В начале сороковых отец был назначен главным врачом концлагеря Заксенхаузен, расположенного в тридцати пяти километрах от Берлина. Это никак не отразилось на нашей жизни. Он все так же уезжал утром и возвращался вечером. Просто он уже не был таким веселым, как раньше. Или мне просто так казалось… Ведь то, что он не подхватывал и не кружил по комнате уже одиннадцатилетнюю дочь, вполне естественно… Что касается матери, она уже не была с ним такой нежной. Ты сама знаешь, как это бывает: вначале любишь, потом, когда любовь перестает быть взаимной, прекращаешь любить…