П. Григоренко»
Постановления о моем разжаловании не видел ни я, ни моя жена. Поэтому я опасался, что когда-то могут заявить такую провокацию: «Видите, он утверждает, что разжалован. А где документ об том? Это явный признак сумасшествия». Поэтому о разжаловании я всегда говорил в очень осторожной форме.
Когда примерно через месяц я снова подшутил над Зинаидой Михайловной насчет ее односторонней переписки, она сказала: «Ну, что же делать. Ты же не пишешь. Приходится мне».
– Как не пишу? А Малиновскому?
– Так разве то письмо? – сказала она. – То же вызов на дуэль.
Однако вызов этот подействовал. Малиновский снова пошел в секретариат ЦК.
– Я прошу решить вопрос с пенсией Григоренко.
– Вы – министр обороны. Вы и решайте своей властью.
– То, что можно назначить моей властью, я назначил. Солдатскую пенсию – 22 рубля. Но он от нее отказался.
И тогда секретариат принял решение: «Разрешить министру обороны назначить Григоренко Петру Григорьевичу пенсию – 120 рублей в месяц».
Во второй половине декабря 1965 г. я получил заказное письмо. В конверте лежала пенсионная книжка без какой бы то ни было препроводительной. На следующий день позвонили из Мосгорвоенкомата и, убедившись, что пенсионная книжка получена, сообщили, что пенсию получать в Ленинском отделении Госбанка. Я написал резкий протест против назначения такой пенсии, хотя пенсию принял. Она позволяла нам освободить от непосильной работы Олега.
Прошло еще некоторое время, в ЦК вызвали моего сына Георгия (исключенного из партии). Вызов был мотивирован необходимостью переговоров по письму, которое мой сын послал в ЦК в ноябре 1965 г. (после снятия Хрущева), требуя моей реабилитации. Разговор же велся фактически о том, чтобы сыновья воздействовали на меня: «Ваш отец неправильно себя ведет. К нему проявили гуманизм. Его вопросом занимался секретариат ЦК и министр обороны». И он рассказал, как принималось решение о назначении мне пенсии, и добавил: «почти все секретари подписали». Второй из присутствовавших при беседе перебил: «Нет, все подписали. Посмотри». И он развернул постановление. «Да, да, все», – подтвердил первый и показал постановление сыну. А я, слушая рассказ сына, снова подумал: «У этих людей времени, не как у Черчилля, хватает. Сотворят беззаконие и вместо того, чтобы вернуться к закону, „исправляют“ беззаконие новым беззаконием».
Так заканчивался 1965 год. Так вдыхались первые глотки свободы, добытой очень тяжелой ценой. Ни тюрьма, ни спецпсихбольница, ни попытка сломить меня и семью невыносимыми условиями добывания средств существования не согнули нас, не заставили отказаться от права судить обо всем не по правительственным догмам, а по своему разумению.