Вот брат твой!..

Оформление художников Е. В. Ратмировой, Л. А. Кулагина

В начале шестидесятых годов меня пригласил в экспедицию в Сибирь один мой знакомый. Он в свое время закончил университет по кафедре этнографии и уже несколько лет подряд ездил куда-то под Тобольск собирать местный фольклор. Суть этого дела заключалась в том, что участники экспедиции ходили по селам и деревням и везде записывали старинные бытовые и обрядовые песни, былинки, речитативы, плачи. Зная мое пристрастие бывать в местах глухих и диких, мой знакомый божился, что места, дичее его Заболотья, не найдешь и в амазонской сельве.

Предложение было, что и говорить, заманчивое. В то время я уже занимался журналистикой, и поездка сулила мне массу тем для очерков и заметок, поскольку именно природоведение было моим коньком. Но не только это подталкивало меня сняться с насиженного места. Был и еще один побудительный мотив: работа с рукописью, над которой я корпел в последнее время, зашла в тупик, и перемена обстановки, новые впечатления могли сдвинуть ее с мертвой точки.

Словом, мы собрались.

До Тюмени долетели самолетом, а до сборного пункта экспедиции несколько дней добирались, что называется, на перекладных. Уже одна эта дорога обнадеживала, заставляла верить, что место, где я буду жить все лето, окажется действительно глухим; когда же мы наконец-то дотащились до него, я понял, что мой знакомый ничего не преувеличил — глушь вокруг была непролазная. Как говорят в Сибири — сузём, сплошная дремучая тайга.

В Заболотье мы разместились в школе — большой старой избе, пустовавшей по случаю летних каникул, и участники экспедиции без всяких раскачек впряглись в работу. Мне же была предоставлена полная свобода: хочешь спи, хочешь гуляй, а хочешь — занимайся чем хочешь. Такой расклад меня вполне устраивал, однако первые два дня я из чувства солидарности ходил с моим знакомым по ближним и дальним деревням и отыскивал в них древних стариков и старух, которые могли знать давным-давно забытые присловья и напевы.

Но меня хватило лишь на эти два дня, а потом я заскучал, затомился. Этнографом надо родиться, чтобы не с деланным видом, а с настоящей страстью в душе сидеть с блокнотом возле какой-нибудь допотопной старушки и вытягивать из нее по слову какую-нибудь песню, что пели, быть может, сто лет назад.

Я так и сказал своему знакомому и больше не ходил с ним, предпочтя заниматься своими делами. А они состояли только в одном — в безустанном, с утра до вечера, хождении по окрестным лесам. Правда, мой знакомый предупредил меня, чтобы я не очень-то увлекался такими прогулками, поскольку вокруг Заболотья водятся медведи, но я пропустил его слова мимо ушей.