Ваш дядя, мэтр Дельмас, и его сын были растерзаны толпой в Бордо…»
— О, Боже мой!
Лиза де Монплейне, схватившись за горло, бросилась к ванне, остальные застыли на местах. Когда Лиза вернулась, бледная и растрепанная, они не пошевелились. Старая дева положила свою ладонь на руку сестры. Этот сердечный жест вывел Альбертину из оцепенения.
— Продолжай, Леа, — сказала она дрогнувшим голосом.
Молодая женщина несколько раз пыталась начать, прежде чем сумела выговорить эти страшные слова:
«…и трупы их протащили по улицам города, а потом бросили на набережной де ля Монне. Квартира и контора были разграблены. Это ужасно. Их старая бонна, мадам Дюпюи, приходила ко мне в больницу. Она сказала мне, что после известия о смерти Пьеро ваш дядюшка изменился, за несколько дней он постарел на десять лет. Филипп и месье Жиро, самый старый служащий в конторе, тщетно настаивали, чтобы он скрылся в каком-либо месте, где бы его не знали. Он отказался, но посоветовал своему сыну уехать. После его отказа ваш кузен остался тоже. Мадам Дюпюи убеждена, что ваш дядя остался, чтобы убить себя… Мои маленькие, я знаю, что все это причиняет вам боль, простите меня. Надо еще сказать самое тяжелое…»
— Нет, только не он, — простонала Леа, много раз вынужденная прерывать чтение.
— Кто еще мертв? — спросила Франсуаза.
— Держи, читай, я не хочу видеть его имя…
— «…жандармы вызвали меня, чтобы опознать тело. Там был не очень высокий человек в форме, сопровождаемый двумя бойцами ФВС. Все трое осматривали труп. По очереди они его опознали. Когда обратились ко мне, я почувствовала себя плохо. «Это необходимо, — сказал мне жандармский капитан, — вы единственная из семьи Дельмасов в округе». Тогда я посмотрела. Часть его лица была обглодана животными, другую же легко было узнать: это был ваш дядюшка Адриан…»
Леа вскрикнула и упала на ковер, повторяя:
— Я это знала… я это знала…
Альбертина и Лаура подняли ее и уложили на канапе.
— Лиза, вызови доктора!..
— Как он умер? — сумела выговорить Леа, отталкивая руки, которые ее поддерживали.
— Франсуаза дочитает письмо позже. Теперь вы знаете самое ужасное. Зачем еще мучить себя? — сказала Альбертина.
— Нет! Дочитай письмо.
— «…судебный врач констатировал самоубийство…»
— Самоубийство? — воскликнули они хором.
— Священник?.. Это невозможно, — вскрикнула Альбертина, перекрестившись.
Леа была убита горем. «Я это знала, — думала она. — Я должна была понять, когда он намекнул мне, что потерял веру… Но почему он это сделал?.. Он был храбр… Работа, которую он вел в Сопротивлении, была важна… И вот эта смерть. Это так не похоже на него…» Все в ней стремилось отвергнуть мысль о самоубийстве, но что-то подсказывало ей, что это правда.