Учиться доверять?
Она — младшая, и Евдокия должна Аленку защитить, но…
…но кто защитит саму Евдокию?
Лихо… Лихо беспокойный, который тоже заслушался и вовсе не Себастьяна… сердце стучит медленней, а руки ослабли, того и гляди разомкнет объятья, Евдокию отпуская.
Упуская.
— Лишек, — позвала она тихо и дотянулась до мягкой шерстистой щеки. — Лишенько, не надо, пожалуйста…
Он вздрогнул и отстранился, но лишь затем, чтобы задвинуть Евдокию за спину.
— Вы сами виноваты, Клементина, что ваша жизнь сложилась именно так. Но вы позволили себе думать, будто бы весь мир, помимо вас, конечно, несправедлив. И решили справедливости добавить… к слову, эта вторая ваша ошибка, панна Эржбета. Вы позволили своей дорогой, но вряд ли любимой, внучке проявить пристрастность. Выбери она кого иного для вашей личины, мне пришлось бы сложней, но милая Иоланта с ее страхом перед любовницей отца, с убежденностью, что именно ее убьют… переиграли, Эржбета. Слишком уж жертвой она выглядела.
— На будущее учту, — спокойно ответила колдовка.
И нити задрожали.
— Да погодите вы! — Себастьян наверняка тоже слышал их. — Успеете тут страшные муки устроить. Давайте договорим, как цивилизованные люди! Я, может, в последний раз в жизни умом хвастаюсь! Проявите уважение!
— Забавный ты, — сказала колдовка.
И нити ослабли, а Евдокия выдохнула с немалым облегчением.
— А то, — отозвался Себастьян. — Не поверите, ваш покровитель то же самое сказал…
— Шут.
— Почему бы и нет. Божественный шут — высокое звание… им и гордится можно… но я не гордый, я просто работу свою, панна Эржбета, люблю очень. Загадки всякие… головоломки… над вами и вовсе голову сломал. Так вот, с настоящим мы худо-бедно разобрались, а теперь предлагаю к прошлому вернуться, там же ж все корни…
— Поговори со мной, — Лихо коснулся волос, нежно, осторожно, хоть бы руки его переменились. И Евдокия, перехватив ладонь, широкую, с короткими когтистыми пальцами, прижала ее к щеке.
— О чем?
— О чем угодно…
— Ты на мне и вправду женишься? — какой глупый вопрос, они, можно сказать, на пороге смерти стоят и думать надобно о высоком, о душе своей, которая вот-вот в божественные чертоги отправится, а не о свадьбе. Но о душе не думается, о свадьбе же — так напротив.
— Правда.
— Это хорошо и… мама вот только не слишком обрадуется… она вашу семью не очень любит…
— Пусть не любит, — великодушно разрешил Лихослав. — И ты можешь семью не любить, главное, чтобы меня…
— Когда ты улыбаешься, то клыки видны…
— Мешают?
— Нет, что ты…
— Все началось, когда Миндовг, который, полагаю, был вовсе не таким уж плохим королем, ввязался в войну с Хольмом. Или позже, когда решил, что через Хельмов культ по королевству Хольмово вольнодумство расползается. Испугался ли он, что и у нас революцию учинят, или же просто решил наперед ударить, но как бы там ни было, Миндовг закрыл Хельмовы храмы. А жрецам предложил выбор, или отречься от веры, или на плаху отправиться… конечно, поднялись восстания… находились и предатели, и фанатики, которые пытались уйти с помпой… я верно говорю, Аврелий Яковлевич?