— Верно, Себастьянушка… верно… я сам вскрывал Краковельский храм… две сотни человек с собою забрали во славу Хельма. Опоили дурманом, а после подожгли… страшное дело.
— Их собственный выбор. Не вам судить.
— Так мы разве судим, панна Эржбета? Нет, не судим. Мы излагаем факты. Но самое интересное, что незадолго до того самого рокового эдикта во дворце Миндовга объявляется прехорошенькая панночка. А он, истинная правда, к женщинам был весьма неравнодушный. Полагаю, и средь советников короля нашлись те, кто почел за лучшее шепнуть словечко Хельмовым жрецам. Изменить что-либо они не успевали, но вот отомстить… а заодно и сберечь истинно важную реликвию…
…он про черный алтарь говорит.
И показывает. И вовсе не боится этого камня, пропитанного исконным злом, которое даже Евдокия чует… и наверное, за эту лихость в Себастьяна можно влюбиться…
…было бы можно.
Но есть Лишек.
И он уже не держит Евдокию, но сам за нее держится.
— Луна?
— Луна, — отвечает он. — В полную силу вошла… и уже недолго осталось… но ему нужно время… столько, сколько она позволит…
— Свести короля с ума не так-то просто. Древняя кровь защищает и от безумия, и от волшбы, но вы, панна Эржбета, постарались… день за днем, слово за словом… вы разъедали его душу… вы сами стали его проклятьем, но он до последнего не понял, что происходит. Поначалу ему представлялось все игрой, новой, волнующей… немного жестокой… или уже не немного? Грань размывается… а все вокруг твердят, что он — король, а значит, всемогущ и всевластен… вы ведь сами подобрали ближайшее окружение, такое, чтобы не только не мешало вам, но напротив… игроки, опиоманы, любители молоденьких девочек…
— Ну почему только девочек? — ответила колдовка.
И Евдокия могла поклясться, что она улыбается.
— Девочки, мальчики, — так ли важно? — Себастьян теперь говорил очень тихо.
А Лихослав позволил, наконец, обернуться.
Колдовка?
Обыкновенная женщина… нет, необыкновенная.
Редкостной красоты… и Евдокия любуется ею, разглядывает, и все одно любуется, не испытывая ни ревности, ни зависти, поскольку бесполезно завидовать чужому совершенству. И гибель Иоланты уже не видится таким уж грехом… да и по правде, что такое Иоланта? Просто девушка, которых в королевстве превеликое множество… и те, что собрались в доме, тоже не важны, пусть бы умерли, ежели этой красавице надобна их смерть.
— Не поддавайся, — шепчет Лихо, поглаживая шею Евдокии. И прикосновение его помогает избавиться от морока.
Красива? Определенно. Невысокая, весьма изящная особа. Бледнокожа, и бледность эта — высочайшего качества, кожа глядится фарфоровой, ежели бы фарфор мог оживать.