— Ой, представляете, а тут мне она и пишет! И дядечка еще так удивился, сказал, что она никогда-то нашу семью не любила, а тут пишет…
Панночке Тиане шляпка очень нравилась.
И нумера.
И собеседник, который, правда, говорил очень мало, зато слушал внимательно. Даже за ручку взял и в глаза заглянул со значением. Нет, панночка Белопольска хоть и была провинциалкою, но не была дурой, что бы там не утверждала дядечкина супружница… и понимает, что от этих взглядов никакого вреда… она ж не на сеновал идти собирается. Вот если бы на сеновал пригласили, то она б отказалась!
А нумера…
…и тем более, что господин в полиции служит… конечно, она понимает все распрекрасно… в Познаньске все полицейские такие обходительные? А то прям оторопь берет…
— Евстафий Елисеевич, — прохрипел Себастьян, когда девица все же замолчала и удалилась по своей девичьей надобности в комнату смежную, с изображением ночного горшка на двери. — Вы за что меня ненавидите? Она… она же дура!
— Ну… у всех есть свои недостатки, — познаньский воевода отер вспотевший лоб. — Зато красивая… и рода подходящего… и кандидатура на самом верху согласована.
— А она? Если она…
— Ближайшие два месяца панночка Тиана проведет в очень уединенном поместье…
…надо полагать, принадлежащем той самой престарелой родственнице, которая неожиданно — явно, не без подсказки генерал-губернатора — вспомнила о троюродной внучатой племяннице…
Себастьян потер переносицу, чувствуя, что еще немного и он сорвется.
— Евстафий Елисеевич… вы же понимаете, что я не только внешность беру и…
— Понимаю, дорогой. Потерпи уж, — познаньский воевода вздохнул и похлопал Себастьяна по плечу. — Оно, может, и к лучшему, что дура… дуры не испугаются… ты, главное, себя за нею не потеряй.
И этот совет был частью давнего и известного лишь им двоим ритуала.
Как и мягкое:
— Ты уж поосторожней там, Себастьянушка.
Глава 4
В которой речь идет о превратностях судьбы и службы
Гавел Понтелеймончик дремал в кустах сирени. Оная наполняла тревожные сны Гавела тягучим ароматом, заставляя вздрагивать и крепче сжимать корпус старой камеры. Она давно нуждалась в починке, и собственное Гавела руководство не единожды намекала, что не след пренебрегать достижениями науки. Небось, новые «Никонсоны» изображение дают четкое, дальностью обладают немалой, да и крепкие, что немаловажно для «крысятника». Однако Гавел упорно хранил верность старенькой, купленной вскладчину еще «Канюше».
Он вздохнул, прижал нагревшийся корпус к щеке, и губы вытянул.
Снилась Гавелу прекрасная Лизанька, младшая дочь познаньского воеводы. И во сне Лизанька щурилась, улыбалась, кокетничая, и тянула белы рученьки к нему, к Гавелу, разглядев его тень по-за широкими плечами ненаследного князя. Надо сказать, что во сне Гавела присутствовал и он, мешаясь объясниться с Лизанькой. А ведь в кои-то веки покинула Гавела обычное его смущение.