— Дорогой, — томным голосом произнесла барышня, — куда ты так спешишь?
Она шла осторожно, покачиваясь и как-то слишком уж высоко задирая подол зеленого платья.
— На службу, — сквозь зубы ответствовал воевода. Он подслеповато щурился, выглядывая свободную пролетку, но улица как назло была пуста.
— А я?
— А ты… — о, каким преисполненным истинной страсти взглядом одарил воевода спутницу…
Гавел незаметно нажал на рычажок, и камера тихонько щелкнула. Оставалось надеяться, что на это свидание Евстафий Елисеевич не прихватил следящего амулета…
— Ты, моя дорогая… Тиана…
…Тиана.
Красивое имя.
И девица хороша необыкновенно. Высокая и по-цыгански смугловатая, с копной черных волос, кое-как стянутых зеленой атласной лентой, она держалась с какой-то невероятной вызывающей даже легкостью, будто бы не было в нынешней ситуации ничего-то необычного.
…и все-таки трое…
— …отправишься домой… — выдохнул познаньский воевода, стискивая в руке платок.
А ведь нервничает добрейший Евстафий Елисеевич.
И на спутницу свою поглядывает уже не со страстью, но с раздражением… Гавел вновь спустил рычажок, запечатлевая парочку, если не для истории, то для «Охальника».
Пролетка все же показалось.
Евстафий Елисеевич помог спутнице — кого-то все же эта дама напоминала Гавелу, но он отогнал несвоевременные мысли, позже посидит, подумает над снимками — сесть в коляску.
…любезно поданная рука…
Снимок.
И познаньский воевода, придерживающий даму за талию…
Снимок.
Сама она, неловко замершая с задранною юбкой…
Еще снимок…
…а ведь чулок нет. И юбки всего-то две, не говоря уже о том, что корсаж затянут неплотно, да и платье в беспорядке пребывает…
Гавел, забыв про метлу то и дело нажимал на рычажок… и когда пролетка унеслась, увозя и смущенного воеводу, и его очаровательную — на кого она все-таки похожа? — спутницу, он выдохнул с превеликим облегчением.
Прислонив метлу к тумбе, он снял фартук и бросил взгляд на часы. Если поспешить, то успеет он и со статьей, и со снимками…
На следующий день Данута Збигневна, купив скандальную газетенку — делала она это исключительно назло супругу, утверждавшему, будто бы ничего-то хорошего на желтых страницах не будет — с удивлением и ужасом узрела магснимок этого самого супруга.
И добре бы одного.
Нет, Евстафий Елисеевич, за тридцать лет беспорочной семейной службы не замеченный не то, что в измене, в покушении на оную, ласково придерживал под локоток чернокудрую стервь. И стервь эта глядела на мужа с нежною улыбочкой…
— Что… — Данута Збигневна сумела дождаться супруга со службы и даже не швырнула ему в лицо растреклятую газетенку, для чего ей потребовалась вся выдержка. — Что это такое?