Белую.
Белая роза — символ чистых намерений и высокой платонической любви. И бесполезно было утверждать, что вряд ли ненаследный князь догадывался о значении своего подарка.
С Аленкой вообще спорить было сложно.
— Третий год, значит… а Себастьян знает об этой… — Лихослав нарисовал в воздухе сердечко.
— Понятия не имею. Мне он не отчитывался.
— Ясно… в таком случае, надеюсь, вы не станете чинить препятствий… другим кандидатам?
— За пять сребней? — монетки все еще лежали на столе. — Конечно, стану.
— Почему?
— Вы мне за информацию платили, — Евдокия выстроила серебряную башенку, а затем смахнула сребни в ридикюль. — А не за содействие…
— Но…
— Вы же не станете отрицать, что я совершенно искренне отвечала на все ваши вопросы?
— Нет, но…
— И в таком случае, свои обязательства согласно договора я выполнила.
Евдокия поднялась.
— Стойте… вы…
— Я же предупреждала, что потом дороже станет. Двадцать сребней. Ежемесячно…
Торговаться офицер не умел совершенно…
А в купе Евдокию поджидал сюрприз.
Он пристроился на красном диванчике, у окошка, и сидел, подперев подбородок пятерней. Пухлые пальцы Аполлона касались румяной щеки, растрепанные кудри, освобожденные от сахарного плена, легли на плечи. В правой руке Аполлон держал красного леденцового петушка на палочке, видать, держал давно, храбро презрев опасность диатеза, ежели петушок лишился головы и хвоста.
— Коровы шли широкою волной, — произнес он, вскинув затуманенный взор на Евдокию. — Располучая нас с тобой… я в руку взял кнута. И быть нам вместе. Да.
— Нет, — ответила Евдокия, силясь справиться с паникой.
— Почему? — Аполлон выпятил губу, и подбородок его мелко затрясся, видать, от переполнявшей жениха обиды.
— Что ты тут делаешь?
— Тебя жду. Хочешь? — он щедро протянул Евдокии петушка, лизнув напоследок. — Вот тут еще не обкусывал…
На леденцовую грудку налипли крошки.
— Аполлон, — подношение Евдокия проигнорировала и, сделав глубокий вдох, велела себе успокоиться. — Я тебя спрашиваю, что ты делаешь в нашем купе?
— Я… от мамки сбежал.
Он уставился на Евдокию, часто-часто моргая.
Сбежал.
В рубахе белой, с расшитым воротом и латками на локтях. Рубаха перевязана широким поясом, синим, но желтыми тюльпанами затканном. Полотняные, сизого колера, портки топорщатся пузырями, поверх стоптанных сапог надеты новенькие галоши…
Сбег, значит.
И сумку прихватил, локотком к себе прижимает, поглаживает.
Евдокия потрясла головой, надеясь, что все, бывшее до сего момента — лишь сон, пусть и удивительно правдоподобный, но… она откроет глаза и очнется в купе первого класса, аглицкого, Пулмановского вагона, который не стоит, но…