Попытки отговорить командира от излишних мер предосторожности ни к чему не привели. И это дало неожиданный результат: почти все партизаны стали относиться к Дроботу если не с сочувствием, то хотя бы с пониманием: вот ведь, дескать, влип парень. Конечно же, Роман и не думал пытаться бежать, вполне отчетливо представляя свое будущее, если им таки удастся перейти фронт и оказаться у своих. Другие партизаны также не обольщались насчет его будущего, однако законы военного времени никто не отменял. А ведь именно они велели разобраться с Романом Дроботом, и как можно тщательнее. Если отряд особого назначения так просто попадает в ловушку и если часть ложных сведений, которые помогли уничтожить отряд, пришли к командиру через случайного человека, здесь нужна серьезная основательная проверка. Ничего, уверенно сказал как-то Шалыгин, разберутся, подержат да отпустят. Коли повезет, медаль дадут или благодарность объявят.
Вообще на марше партизаны разговаривали мало. Только тот же Шалыгин, оставаясь командиром разведчиков, время от времени расспрашивал о подробностях одиссеи Дробота, видимо пытаясь понять случившееся для себя и решить, имеет ли то, что случилось с Романом, хоть какое-то отношение к разгрому отряда. Дробот, уже дававший подробные показания, вновь рассказывал о своем пленении, расстрелах в лесу, плане Кондакова, предательстве Дерябина. Однако и тогда, когда его допрашивали в отряде, и тем более – сейчас Роман сознательно умолчал о том, при каких обстоятельствах познакомился с офицером НКВД, предателем. Обмолвился, что тот попал в окружение вместе с ним и другими, уцелевшими после налета, а как и почему сам оказался на той трассе, вообще опустил. Не имеет значения, какой приказ отправил бойца на фронте из пункта А в пункт Б…
Несколько раз Дробот замечал, как Шалыгин пытался переговорить с командиром, при этом недвусмысленно кивая в его сторону. Однако Родимцев, судя по всему, уже принял в отношении Романа решение, от которого с завидным упорством не собирался отступать. Именно поэтому первое, что сделал командир, оказавшись в тылу, – посадил Дробота под арест.
До особого распоряжения.
Кто должен отдать такое распоряжение, Роман представлял смутно. А Родимцев, по понятным причинам, ему не докладывал. Все вообще происходило слишком уж быстро, чтобы Дробот успевал следить за событиями.
Вот они пробираются в прифронтовую зону, здесь пока тихо, затишье по всему фронту. Вот где-то неподалеку, с нашей стороны, вдруг начинают бить зенитки, и командир, мгновенно реагируя на ситуацию, приказывает переходить фронт – кто-то отвлекает внимание, знатно подгадали, как знали. Вот они ползут, вжимаясь в землю, вот по очереди скатываются в первую же траншею. Дальше – неразбериха: бойцы в блиндаже под охраной, Родимцев где-то кому-то что-то докладывает. Наконец, под утро охрану снимают, гвардейцы кормят всех, и новый приказ: капитан Родимцев и его люди отправляются подальше от переднего края, в какой-то поселок Хомутовка. Где их поставят на довольствие и где, как понял Дробот, вчерашним партизанам нужно ждать дальнейших указаний…