Впрочем, ситуация довольно быстро прояснилась. Как оказалось, тот, кого называли Мельником, – бандит, отбывавший свой срок на Колыме и вызвавшийся служить в штрафном батальоне, где можно искупить вину кровью и скостить судимость. Только, видать, бандиту Мельнику и с непогашенной судимостью было неплохо: оказавшись на передовой, он рванул через линию фронта к немцам в первом же бою. Так он попал в разведшколу и сейчас собирался спросить с Дерябина за всех энкавэдэшников, залегших за пулеметы и стрелявших штрафникам в спины, если те отказывались идти на прорыв фактически с голыми руками – оружие получали не все, только тесаки да саперные лопатки, автоматы уцелевшие бойцы должны добыть в сражении.
Николай же не считал себя настолько глупым, потому легко пришел к заключению: о том, что он офицер НКВД, пусть бывший, вряд ли знал кто-то, кроме Отто Дитриха. Это означало только одно: именно с подачи Дитриха инструктор Мельник получил нужную информацию. Другого варианта просто не было. Так же, как Николай не сомневался в том, что инструктор готовился удавить его, и поступил приказ не допустить этого, вмешаться в нужный момент.
Суть затеянной Дитрихом игры Дерябин пока не мог понять.
Но, похоже, все сейчас прояснится.
– Я не могу, не хочу и не имею права рисковать заданием, – говорил между тем Отто, продолжая переваливаться с пятки на носок. – У меня нет ни желания, ни возможности проверять каждого на психологическую совместимость друг с другом. Мне все равно, кто как к кому относится. Но меня совершенно не устраивает, если, оказавшись за линией фронта, Мельник воткнет нож в спину Пастухова – или Пастухов при первой же возможности сведет счеты с Мельником, списав это на боевые потери.
Дитрих прошелся вдоль строя, продолжая чеканить фразы:
– Подтверждаю – курсант Пастухов раньше действительно служил в советских органах НКВД. Но каждый из вас тоже являлся советским гражданином. У кого-то даже были партийные билеты, вы выступали на собраниях, клеймили и обвиняли, хлопали врагов народа, при этом восхваляли гений Сталина. Теперь все вы сделали свой выбор. Сделал его и Пастухов. Я провел с ним немало времени. Как, впрочем, однажды беседовал лично с каждым из вас. Но готов согласиться, – капитан остановился, повернулся к виновникам, картинно щелкнул пальцами. – Да, готов согласиться и признать право каждого из вас, бывших советских граждан, ненавидеть карательные органы большевиков. И допускаю – всю злость рано или поздно кто-то вновь захочет выместить на курсанте Пастухове. Который, повторяю, один из вас, так или иначе. Что вы можете сказать, Пастухов?