— Где же вы находились, когда смотрели на ваш этюд?
— На склоне между ложбиной и мостом. Вы еще недостаточно обследовали ложбину, иначе сами бы догадались.
— Почему? — спросил Аллейн, мысленно поплевав через левое плечо.
— Потому, мой славный Родерик, что я пользовалась сиденьем-тростью и так глубоко вогнала его в землю, что вынуждена была оставить его там, когда уходила, — и это не в первый раз.
— Вы оставляли его там, уходя домой?
— Разумеется. Как ориентир для слуги, когда тот придет за моими вещами.
— Леди Лакландер, — сказал Аллейн, — я хочу восстановить обстановку, какой она была после вашего ухода. Не можете ли вы одолжить нам ваше сиденье-трость и этюдник на час-другой? Мы обещаем обращаться с ними чрезвычайно осторожно.
— Не знаю, что вы задумали, — ответила она. — Но, видно, придется мне с этим смириться. Берите, что хотите.
Леди Лакландер тяжело поднялась с сиденья. Оно, как того и следовало ожидать, глубоко вошло в землю.
Аллейн хотел вытащить его с максимальными предосторожностями, может быть, даже выкопать вместе с дерном, а потом дать ему высохнуть и отвалиться. Но это у него не получилось: леди Лакландер повернулась и одним мощным рывком выдернула сиденье-трость из земли.
— Вот оно, — равнодушно сказала она, передавая Аллейну сиденье. — Этюдник в доме. Возьмете его сами?
Аллейн поблагодарил ее. Он взял сиденье-трость наперевес, и все трое направились к дому. Джордж Лакландер был в холле. Его поведение неожиданно изменилось: теперь он говорил с той туповатой торжественностью, с какой люди его типа входят в комнату больного или в церковь. Вновь, сославшись на свои обязанности мирового судьи, он оставался все так же заносчив и скрытен.
— Ну, Джордж, — сказала ему леди Лакландер и насмешливо улыбнулась, — если меня не выпустят под залог, не сомневаюсь, что тебе разрешат меня посещать.
— Ну что ты, мама!
— Родерик просит у меня мой этюдник, и, как мне кажется, под весьма неубедительным предлогом. Впрочем, он еще не сделал мне обычного в таких обстоятельствах предупреждения.
— Ну что ты, мама! — повторил Джордж с жалкой улыбкой.
— Пошли, Рори, — обратилась леди Лакландер к Аллейну и провела его через холл в чулан, полный зонтов, галош, ботинок, туфель, теннисных ракеток и клюшек для гольфа.
— Я все храню здесь, — пояснила она, — потому что часто рисую в саду. Мне лучше всего удаются цветы — ваша жена сумеет вам объяснить, что такое натюрморт для акварелиста.
— Ну, в ней эстетства нет ни на грош, — спокойно ответил Аллейн.
— Зато она замечательный художник, — сказала леди Лакландер. — Вот. Держите.