— Что я могу сказать? Значит, нужно еще подождать. И вы не можете хотя бы приблизительно назвать дату, когда…
— О, никаких дат! — воскликнул Косталь с раздражением. — Точные даты, точные часы — все это песок в механизме, от этого ломается жизнь. Однажды утром, а может быть вечером, я позвоню вам и скажу: «Мадам, теперь пора!»
— О, дайте же моей малышке хоть какой-то шанс выйти замуж по чувству, — умоляющим тоном произнесла мадам Дандилло. Она вдруг стала посматривать то налево, то вправо, нервно перебирая пальцами и жуя нижней губой, как старая лошадь. — Если через пару лет вы увидите, что она мешает вашей работе, ладно, все-таки у нее будет два года счастья.
— Я хочу дать ей не два года, а целую жизнь счастья, — энергично возразил Косталь.
— «В принципе» или «практически»? — спросила мадам Дандилло со слабой улыбкой.
— В принципе. Практически это должно еще немного повариться. Ничего не бойтесь, — сказал он, вставая. — Ваши дела идут совсем неплохо.
Страдальчески улыбаясь, она проводила его до прихожей. Ему так не терпелось уйти, что он напролом ринулся к кухонной двери, приняв ее за выход. На него обрушился, словно спущенный с поводка пес, густой аромат брюссельской капусты.
Оставшись одна, мадам Дандилло вернулась в гостиную и упала на стул. Лицо, целый час искаженное светской гримасой, опало, но сделалось от этого еще жестче и растеряннее. Она помассировала щеки, чтобы разгладить шедшие от носа морщинки.
Косталь кубарем слетел вниз по лестнице, как сбежавший за пять минут до звонка школьник, которому кажется, что за ним гонится учитель. Отойдя на порядочное расстояние, он заулыбался. «В этой мизансцене с кухонной дверью я был почти как маленький Шарло». За свою жизнь он воображал себя Юлием Цезарем, Дон Кихотом, Иисусом Христом, Жилем де Рецем и др. …Это может показаться смехотворным, однако ведь каждый из этих великих людей также почитал себя тем, кем на самом деле не был, но именно из этого черпал свою силу: Цезарь считал себя Александром, Дон Кихот — Рыцарем без страха и упрека, Жиль де Рец — Тиберием, а Иисус Христос — Богом. Косталь старался заглушить стыд, испытанный им от роли «зятя», бурлескности самой ситуации, а также от обычной своей манеры делать из жизни произведение искусства. Хотя в разговоре с мадам Дандилло он был совершенно искренним, но тем не менее, после всего уже не мог не подумать, что сыграл с ней великолепную сцену из классической комедии. И это, может быть, отчасти спасало его в собственных глазах от ощущения брачной трагедии. Выворачивая ступни немного наружу, как это делал Шарло, он шел по набережной с чувством восторга и испуга.