Я понимающе кивнул.
— И не курю.
За это я мысленно снял перед ней шляпу, но ничего не сказал, потом напомнил:
— С вас сто долларов, будьте добры.
Она вытащила две новенькие бумажки по пятьдесят, помяла их, удостоверившись, что не прилипла третья.
— Сколько это продлится? — спросила она.
— Заказ сделан на час, — сообщил я с предельной любезностью.
Она издала звук, похожий на «пфу».
— Глупая девчонка. Индивидуальности столько же, сколько у головастика. И совершенно неопытна, если вам ясно, что я имею в виду.
Она испытующе поглядела на меня, а я только кивнул.
— Надеюсь, ваш человек знает, что делает.
— Все наши сотрудники имеют высокую квалификацию, мэм, — заверил я ее.
— Я уже все перепробовала. Ребенок такой пугливый, такой замкнутый. Я устраивала ей встречи с чудесными молодыми людьми из лучших семей, но никто не перезванивал дважды. И стоит ли их упрекать?
Я не ответил. Я твердо знал, на чьей стороне.
— Я хочу, чтоб она кое-что узнала о жизни, — продолжала Берта. — Сидит целыми днями дома с книжками. Портит глаза и фигуру. Ей всего двадцать пять, а выглядит лет на десять старше. Она не способна поговорить ни со мной, ни с мужчинами, ни с кем. Иногда мне кажется, что девочка просто слабоумная. Что ей нечего сказать.
Я подумал: была ли у бедной Энни такая возможность?
— Она кажется такой заторможенной, — почти сердито толковала мать. — Я водила ее к десятку докторов, но все сказали, что никаких психических отклонений нет. Последний прописал длительные прогулки, физические занятия на свежем воздухе, но когда мне однажды удалось выпихнуть ее из дома, я через два часа увидела ее на скамейке с книжкой. Как вам это понравится! Надеюсь, нынешний эксперимент прочистит ей мозги. Она такая мямля!
Берта все говорила и говорила без умолку, и я понял: Энни выводит мать из себя молчаливым повиновением ее приказам, никогда не выражая собственных желаний, и снова погружается в мир книг. «Возможно, — подумал я, — чтоб сохранить рассудок».
Несомненно, этот час оказался одним из самых долгих в моей жизни. Я все еще слушал ворчание старой карги, когда наконец послышался смех и стукнула дверь Зеленой комнаты.
В накинутой на плечи шубке в фойе вплыла Энни, выпрямив спину, закинув голову. Очков на ней не было, а волосы рассыпались по плечам.
— Энни! — взвыла ее мать. — Что с твоими волосами? И где твои очки?
— Мама, — сказала Энни, сияя от счастья, — идите к черту!
В начале марта возникли новые обстоятельства, имевшие важные последствия для будущего.
Кое-кто из клиенток по завершении «сцен» несколько раз поинтересовался, нельзя ли как-то скоротать время в наших апартаментах, прежде чем отправиться на следующий прием. Мы провожали таких посетителей в столовую, закрывая дверь, чтобы не нарушать тайну личности других гостей. Скрашивая ожидание, они частенько просили вина, серьезно опустошив наши запасы спиртного, и мы стали брать за выпивку по два доллара. Никто не возражал. Я взял на себя роль бармена, а Пэтси охотно прислуживала, радуясь чаевым.