— А парень этот такой маленький, плотненький, с опухшим лицом?
— Ага-ага. Говорит, он ваш друг.
— Нет, больше не друг, — сказал я. — Мы никого не нанимаем. Спасибо, что зашли.
Я дал ему пару баксов и чуть ли не силой затолкнул в лифт. Янс позвонил вниз привратнику, чтоб тот выставил его за дверь. Я вернулся в кабинет, вынул из сейфа деньги, натянул новое габардиновое пальто и ринулся прочь.
Через пятнадцать минут, ворвавшись в офис Сола Хоффхаймера, я застал его наливающим виски из пинтовой бутылки в бумажный стаканчик. Я швырнул на стол деньги. Две бумажки слетели на пыльный пол.
— Вот то, что мы вам задолжали, — гневно сказал я, — плюс сотня на прощанье. Вы уволены.
Он тупо смотрел на меня.
— Что за черт?
— Я виделся с вашим другом, — пояснил я. — Знаете, парень с помойки. Очень признателен.
— Вы что, шуток не понимаете? — жалобно спросил он.
— Нет. Не понимаю. Особенно таких дурацких.
Он поднялся.
— У меня… мне… Питер, мы были друзьями… я не могу… вы сделали…
— Пока, Сол, — бросил я. — Вы мне не подходите.
Когда я вернулся, Марта уже пришла и узнала от Янса о происшествии.
— Я выгнал Сола Хоффхаймера. С тех пор как он начал то и дело разогреваться, на него нельзя положиться.
— Хорошо сделал, — кивнула она. — Кому нужно это дерьмо собачье? Но где нам теперь искать жеребцов?
— Пока хватит. Земля слухом полнится, наши ребята рассказывают своим друзьям, те — своим. Ну а дойдем до точки, найду другого театрального агента, который будет с нами работать.
Я вернулся к своим графикам. Душа болела — мы с Солом долго были рядом. Но бизнес есть бизнес.
При всех этих осложнениях тихие вечера с Николь Редберн доставляли ни с чем не сравнимое удовольствие. Наша близость не накладывала никаких обязательств, а ведь это самое главное, правда?
Она заскочила вечером в воскресенье, совместными усилиями мы соорудили грандиозный салат, навалив туда все, что под руку подвернулось, кроме кухонной раковины. Вкус оказался потрясающий (весь секрет в тертом рокфоре). Распили бутылку «Мюскаде», много смеялись. Смотрели телевизор. Прелестная семейно-домашняя интерлюдия.
Потом мы вместе приняли душ, и в этом не было ничего общего со «сценой» для Сьюзен Форгроув. Просто невинная радость.
Позже, в спальне, я сказал Никки, что впервые в жизни не испытываю возбуждения от близости с женщиной.
— Может, дело во мне? — спросила она.
— Господи, нет.
— Ты думаешь, что теряешь силу?
— Не думаю, Никки. Я люблю женщин. Должно быть, мне просто нужен отдых. Не знаю, в чем дело. Но знаю, что с тобой я счастлив, потому что могу погладить тебя по попке и этим ограничиться. Ты уже спишь?