— Думаю, пригодится.
Но в коляске оказалась толстая полость из искусственного меха, которую мы натянули на колени, закутав ноги. Было холодно, коньяк оказался кстати. Мы передавали бутылку из рук в руки, делая маленькие глотки.
— Я тебе не сказала, — заговорила Дженни. — Кажется, Артур пристроил свою пьесу. В тот самый театрик.
— Как замечательно! — с энтузиазмом вскричал я.
Сыграно великолепно.
— Если он внесет поправки, каких они требуют, она может пойти уже летом.
Мне не хотелось говорить об Артуре. Об Артуре, добившемся удачи.
— Чудесный вечер, Дженни, — сказал я. — Все наши с тобой вечера были чудесными.
— Не все, — тихо сказала она.
— Почти все, — сказал я. — Кроме последнего.
— Да, — сказала она. — Питер, ты счастлив, что делаешь то, что ты делаешь?
— Может, поговорим о нас?
— Что — о нас?
Где еще может возникнуть такая близость, как не в ночном путешествии в закрытом экипаже? Я ловил блики света на лице Дженни, проплывающие по нему тени. Я узнавал эту ясность и цельность. И ниспадающие мягкими кольцами каштановые волосы, которые я так любил.
— Что нужно сделать, чтобы мы вновь были вместе? — спросил я. — Чего ты требуешь?
— Перестать делать то, что ты делаешь, — твердо сказала она.
— И что — снова актер-неудачник?
— Питер, ты умный человек. Есть масса вещей, которыми ты можешь заниматься.
Демонстрировать у «Вулворта» ножи для чистки картошки, продавать шарфики в «Королевских дланях», водить машину, подавать грибные котлетки в вегетарианском ресторане, профессионально выгуливать собак — масса вещей.
— Знаешь, — мягко сказал я, — пожалуйста, не сердись, но вот что я скажу тебе, Дженни. Если бы ты — прости, Господи, — стала шлюхой, я все равно любил бы тебя, оставался с тобой. И если бы ты пристрастилась к наркотикам или заболела какой-нибудь жуткой болезнью, никогда бы с тобой не расстался.
Она повернулась ко мне, взяла за руку.
— Верю, Питер. Но если ты готов на такие жертвы, то почему не хочешь отказаться от мерзости, которой ты занимаешься?
— Если бы ты действительно любила меня, — сказал я, припоминая слова Марты, — тебе не было бы никакого дела до моих занятий. Я мог бы быть вором, даже убийцей, и ты все равно любила бы меня.
— Нет, — покачала она головой. — Я не могу отделить мужчину от его занятий. Я никогда не полюблю ни вора, ни убийцу.
— Ни сводника, — резко заметил я. Она молчала. — Я зарабатываю столько денег, — жалобно сказал я, пытаясь подкупить ее, — мне не на кого их тратить.
Она не ответила.
— Слушай, а может случиться, что ты передумаешь?
— Едва ли, Питер.
— Так будем встречаться время от времени? — допытывался я. — Ведь сегодня все было хорошо.