— Представляю, — без особого интереса бросил я. — Мейбл, ничего, если я сниму пиджак?
Не дожидаясь разрешения, я скинул пиджак, ослабил галстук, расстегнул воротничок и манжеты.
— Не знаю, как ты живешь тут без кондиционера, — буркнул я.
— А я обычно хожу голая, — хихикнула она. — Дурацкая привычка.
— Хотелось бы посмотреть, — ответил я чисто автоматически, как сделал бы на моем месте любой мужчина.
Я и не ожидал, что она мгновенно сбросит одежду, расшвыряв в разные стороны платье, лифчик, трусики и туфли. Потом уперлась руками в бедра, склонила головку и послала мне дурацкую улыбку.
— Так лучше?
Широкие окна раскрыты, жалюзи подняты, занавеси откинуты. Напротив, на Пятьдесят седьмой улице — огромный офис. Света в нем не было, но если бы даже там собралась толпа парней с биноклями, ей было бы все равно.
— Хочешь, спою тебе что-нибудь? — с надеждой спросила она.
— Конечно, — мужественно ответил я. — Приятно будет послушать.
Я присел на край кушетки, не желая пятнать обивку мокрым от пота задом. Она принялась листать ноты, потом сказала:
— Вот это мне нравится.
Села за пианино, проиграла вступление. Я смотрел, как качается на гибкой шее яйцевидная головка с шапкой светлых кудряшек. Узкие плечи, тонкие руки, изящная талия. И чудовищные ягодицы, свисающие с круглого табурета, словно тесто.
Она запела «О, сладкая тайна жизни».
Не скажу, что певицей она была никудышной, нет. Просто слабенькое сопрано, такой комнатный голос, недостаточно сильный даже для домашнего концерта. Ее учителю можно было предъявить обвинение в получении денег под ложным предлогом.
— Как мило, — заметил я.
Будучи джентльменом, я должен был это сказать, но сам себе подписал приговор. Пришлось сидеть, потеть и выслушать целый концерт, включавший «Славное имя Мэри», «Любовный клич индейца», «Одиночество» и «Милый, вернись ко мне».
Выступление завершилось исполнением «Зачем родилась я на свет», что окончательно испортило мне настроение.
Когда она повернулась ко мне, лицо ее блестело от пота.
— Пошли в спальню, остынем.
— А я уж не чаял дождаться, — с облегчением вздохнул я.
Как бы компенсируя пекло гостиной, кондиционер в спальне задувал так, что меня чуть не размазало по стенке. Но я не стал привередничать.
Мы вместе приняли душ, стоя в дурацкой ванне, по очереди обливаясь струей из трубки, кое-как натянутой на кран. Потом улеглись в постель, и я расплатился за обед.
Это не было скучной данью вежливости. Она была молодой, полной желания и очень голосистой. Я не имел ничего против «сказки», «чуда» и «блеска», я даже мог вынести крики, стоны, визги и вой. Но, по-моему, дело зашло слишком далеко, когда, отвалившись, она настояла на хоровом исполнении «Не могу его разлюбить».