— Мне кажется, что вы упустите свое счастье, если уйдете из Академии. Ведь наша поездка — прекрасное начало для приобщения к науке.
— Может быть.
— Камчатка — золотое дно, где лежит много кандидатских и докторских диссертаций. Побывав на вулкане, нетрудно будет подняться еще на одну ученую степень. Я охотно помогу вам в этом.
Данила не ответил. Воцарилось недолгое молчание.
— Где же летчик? — почему-то с раздражением спросил Колбин.
— Внизу, возле самолета. Сейчас придет.
Когда постучали, Колбин поднялся и открыл дверь; снаружи ворвался снег и веселый голос летчика.
— Пошли, — сказал Данила и спрыгнул на землю. Колбин попросил его посторониться и тоже соскочил в снег.
Часа через полтора все трое благополучно добрались до одинокого дома, затерявшегося в горах Камчатки.
Ночь. Звезды. Сопки. И дом в долине. Три окна тускло-желтым светом печально смотрят на мир. От этой ночной картины чем-то далеким и родным повеяло на Данилу. Ему казалось, что он когда-то видел и этот тускло-желтый свет, и пушистый снег под окном, и Большую Медведицу, повисшую на черном небе над вершиной вулкана, чтобы почерпнуть оттуда серебряным ковшом красно-огненную массу газовых облаков. Но где и когда видел?
Ночных гостей встретила женщина лет сорока на вид и сразу же провела в просторную горницу. Здесь было чисто и уютно. С потолка свисала старинная керосиновая лампа. На полу — домотканые дорожки и медвежья шкура возле кровати. В правом углу простенькая этажерка с книгами, и всюду на стенах из крупной даурской лиственницы — картины. Некоторые из них были сделаны мастерски. Колбин, осматривая их, то и дело издавал одобрительные восклицания. А летчик, переходя от одной картины к другой, только ахал. Наконец все трое сошлись у поясного портрета девушки в черном, с матовым продолговатым лицом, короной пышных золотистых волос и синими глазами. Ничего блестящего, яркого, нет даже жеста, так как руки не изображены. Техника письма удивительно проста на первый взгляд, словно художник, не задумываясь, легко, непринужденно укладывал мазок к мазку. Трудно было объяснить словами, что привлекало в этом портрете. Перед ними были не краски на холсте, а нечто бесконечно живое, манящее и очаровывающее. Это было настоящее произведение искусства.
— Знакомая себя рисовала, — певуче сказала хозяйка и пригласила гостей к столу. — Не обессудьте, добрые люди. Чем богаты, тем и рады.
— Ба, да тут царский ужин! — воскликнул летчик, потирая руки.
— Свежие огурцы в феврале? Откуда они у вас, хозяйка? — удивился Колбин.
— Из теплицы, хороший человек, из нашей фабрики зелени.