. – Миядзака-сан.
Миядзака стал торопливо вынимать из своего портфеля какие-то бумаги. Движения у него были скованные, неловкие. Взгляд скользнул по его левой руке, и я тут же отвела глаза. Вместо кисти у него был протез, искусно сделанный из чего-то вроде резины телесного цвета.
– Здравствуй, Кэйко-тян. Похоже, с тобой все в порядке. Вот и прекрасно. Я хочу кое о чем тебя спросить. Специально пришел, чтобы тебе к нам не ездить. Много времени это не займет. Хорошо? – деловито заговорил Миядзака, не показывая вида, что заметил, как я посмотрела на его протез. Сасаки, расплывшись в улыбке, тихонько сидела на своем месте. Я покосилась на нее.
– Извините, Сасаки-сан! Но я хотел бы поговорить с Кэйко наедине.
– Давайте вместе там подождем, – предложила Сасаки застывшей в тревоге матери, выводя ее из ступора.
Миядзаке было достаточно одного моего взгляда, чтобы понять, что присутствие Сасаки вызывает у меня безмолвный протест.
– Вот какое дело… Я веду следствие по твоему делу, но пока никак не могу в нем толком разобраться. Многое непонятно. Хочу тебя послушать. Поговорим, не возражаешь?
– Ладно. Хотя…
– Что – хотя?
– Хотя мне тоже непонятно.
Миядзака посмотрел на меня как-то странно.
– Так… Я вижу, ты хорошая девочка. Мне кажется, мы все ошибаемся на твой счет. Что я имею в виду – до нас никак не доходит, что бывают такие умные дети, как ты. Вот мы получили от тебя показания и думаем: это же ребенок, что он может сказать? Спрашиваем, спрашиваем, а слушаем вполуха. А надо разговаривать по-взрослому и относиться соответственно. Иначе можно истину-то и упустить.
Я что-то промычала в ответ. Нельзя, чтобы этот въедливый дядька докопался до моей тайны.
– Сасаки-сэнсэй беспокоится, поэтому не будем терять времени. Давай сразу к делу.
Миядзака положил резиновый протез на правую кисть – настоящую мужскую, с бросавшимися в глаза узловатыми суставами. Рядом с ней искусственная рука казалась изящной и тонкой, она больше напоминала женскую.
– Вот какое дело… Поиски Митико Ота… ну, помнишь ранец?.. ни к чему не привели. Неизвестная восемнадцатилетняя девушка к ней отношения не имеет – учебники-то в ранце новые. Новое издание. Я вот что думаю: преступник, Кэндзи Абэкава, хотел быть женщиной, поэтому сам написал на учебнике это имя. Понимаешь, о чем я?
Я неуверенно покачала головой, притворившись, что не понимаю, куда он клонит, а сама старалась сдержать дрожь.
– Я собирался назначить графологическую экспертизу, чтобы проверить, но Абэкава говорит, что, кроме своего имени, больше ничего писать не умеет. То же подтверждают люди, работающие в его цехе. Однако в его комнате была обнаружена тетрадь, значит, он мог что-то писать. Ты не видела?