– Дороги будут, – пообещал сзади переводчик. – Они уже строятся.
– Подковы купили, теперь будем копить на лошадь, – неприязненно косясь назад, проворчал Сердюк.
Переводчик, тот самый гид, что ни на минуту не оставлял их едва ли не с первой минуты пребывания в Венесуэле, ему активно не нравился, и прямодушный Саня даже не пытался это скрыть. Гиду его неприязнь была, как с гуся вода; он продолжал улыбаться даже после того, как впечатленный посещением столичного океанариума Сердюк перестал называть его гадом и окрестил рыбой-прилипалой. Это звучало слишком длинно, и Сердюк быстро сократил рыбу-прилипалу до Липы.
– Да, – с улыбкой отреагировал на его ворчливую и вовсе не нуждавшуюся в ответе реплику непрошибаемый Липа, – это есть как-то так.
Сумароков, преисполнявшийся веселья и радости жизни всякий раз, когда судьба на время выдергивала его из персонального двухкомнатного ада на окраине Челябинска, тихонько фыркнул.
– Вы молодец, сеньор Умберто, – похвалил он переводчика. – Русский язык достаточно сложен для иностранцев, и, чтобы на нем шутить, его надо очень хорошо знать.
– Я стараюсь, – расцвел польщенный Липа. – Очень рад, что вы заметили… ну, что это была шутка.
– Скорее уж догадались, – непримиримо буркнул Сердюк.
Неспешно ковыляющий от стыка к стыку и от стрелки к стрелке тепловоз, наконец, освободил переезд. Джип тронулся и, подскакивая на неровностях, бодро покатил к виднеющемуся в отдалении длинному приземистому корпусу главного сборочного цеха.
– Гляди ты, – с любопытством вертя головой по сторонам, сказал Сумароков, – прямо как дома! Вылитый Уралвагон! Только чище.
– Так новый же, – не оборачиваясь, сказал Гриняк.
– И ни хрена не работает, – добавил Сердюк, в котором под влиянием обстоятельств проснулся ярый патриот. – Ведь видимость же одна!
– Истинная суть некоторых вещей и явлений скрыта от человеческих глаз, Алехандро, – просветил его Липа, и Сумароков про себя отметил, что сеньор Умберто – та еще язва.
– Кто бы сомневался, – фыркнул Сердюк.
Миновав участок, на котором, перекрещиваясь, сходясь вместе и снова расходясь, встречались сразу несколько заводских железнодорожных веток, джип пошел веселее. Справа, параллельно дороге, поблескивала на солнце еще одна железная колея. Вскоре она скрылась из глаз в узком коридоре, образованном двумя высокими бетонными заборами, которые вплотную примыкали к приземистому полукруглому ангару из гофрированного оцинкованного железа. Сидевший рядом с водителем Гриняк некоторое время пристально разглядывал этот ангар, а затем молча отвернулся и стал смотреть вперед. Зрелище было до боли знакомое и не нуждалось в комментариях, которые улыбчивый Липа непременно запомнил бы и слово в слово пересказал своему начальству. Да добро бы слово в слово, а то ведь, чего доброго, напутает что-нибудь или приврет. А особисты – они и в Африке особисты, не говоря уже о Южной Америке, население которой славится горячим, вспыльчивым нравом. Горячий, вспыльчивый и не связанный необходимостью отчитываться перед международным сообществом латиноамериканский Берия – это был персонаж, познакомиться с которым Алексей Ильич Гриняк хотел в самую последнюю очередь.