В-четвертых, Евстафиеву трубу — проход, который, расширяясь, доходит до горла.
В-пятых, лабиринт, заключающий полукружные каналы и улитку, около 6000 лучевых волокон и множество важных мелких деталей, которые было бы бесконечно долго описывать.
Из этого краткого описания следует, что звуковые волны, попадая в ушную раковину, достигают барабанной перепонки по слуховому проходу, конец которого защищен серой и волосками; в то время, как все внутреннее ухо защищено в костях черепа, барабанная полость наполняется воздухом, идущим из горла по Евстафьевой трубе; этот воздух, передавая вибрации, дает доступ звуку к слуховому нерву и к мозгу. Таким образом человек слышит, таким образом люди слышат друг друга, таким образом могла произойти речь и человечество могло умственно развиться. Чем был бы мир глухонемых?
— Хорошо, — ответил мой собеседник, — но это устройство уха ничего ровно не доказывает, так как оно произошло само собой.
— А! правда! Устройство не указывает на существование устроителя? Тогда слова не имеют уже никакого смысла?
— Устроитель и устроитель! Это зависит, как вы это слово понимаете.
— Конечно, я не подразумеваю под ним двуногого и млекопитающего человека, как мы с вами, типа земной человеческой расы. Я подразумеваю устроительную силу, бестелесную, природа которой нам так же непостижима, как мы сами непостижимы для разума муравья. Если у муравьев составилась идея о боге, они его представляли бы в виде муравья, жабы— под видом жабы, жирафы — под видом жирафа. Люди создали Бога по своему подобию. Не дадимся в обман этого невежественного простодушия. Избавимся от этого раз навсегда и пусть наша мысль парит выше.
Но будем логичны и воспользуемся нашим разумом, чтобы размышлять. Если вы соглашаетесь со мною, что ухо устроено, вы — деист, сами того не сознавая. Говорите об эволюции, сколько вам угодно, скажите, что ухо этой красавицы было когда-то таковым же рыбы, и что орган, начатый во времена первичной эпохи, едва закончен теперь, что природа употребила несколько миллионов лет, чтобы его создать, я вам отвечу вместе с Мольером, что время не принимает участия в делах, и вместе с Лапласом, что сто миллионов лет — это секунда в календаре вечности. Не соглашайтесь, что ухо устроено, чтобы ощущать звуки, чтобы преобразовывать воздушные волны, не звучные сами по себе, безмолвные и банальные, в звуки, в созвучия, в голос; не признавайте в этом слухового аппарата. Иначе вы погибли. Утверждайте, что дела происходят бестолково, глупо, и того хуже (так как в бестолковости и глупости имеется еще доля ума), но хаотически, случайно, благодаря какой-либо встрече безрассудных молекул, без законов, без управления, без всякого плана, и что в основе всего лежит только н и ч т о: вас поймут, если это возможно, но ваши научные идеи не будут противоречивы. Что же касается меня, то я вижу в постепенно устроенном ухе, в глазе, зрительном аппарате, во всей организации человека, не исключая ни одного органа, и в вековом развитии всего земного дерева жизни, доказательство устроительной силы, мнимо непостижимой для нашей мысли, но верной и безусловной, которую наука может отрицать, лишь запутываясь в безвыходных противоречиях. Природа говорит с нами языком, который мне кажется довольно понятным; отрицающий скептицизм не приводит никаких доводов в защиту своей идеи. Я верю доказательству природы.